Секретный агент S-25, или Обреченная любовь - Валентин Лавров

— Не могу знать, не спрашивал…

— Р-растяпа!

Хребтов, ласково глядя на урядника, сказал:

— Егор Кузьмич, эти трос сами как раз ищут беглых. Они мне так и доложили: ищем, дескать. А оружия при них нет.

— Пр-ровсрил документы?

— Никак нет, Егор Кузьмич.

— А пр-ринимаешь! Вр-ремя сур-ровое. Говор-ришь, пар-рятся? Это хор-рошо. — Решился. — Задер-ржим, допр-рошу. Не пр-ричинны — отпустим, ух, р-ракальи!

— Надо, Егор Кузьмич, покумекать, с какого бока к ним подобраться… Может, они какие элементы?..

— Р-размыслим!

— Я думаю так, что надо забрать ихние сапоги. Тогда они у нас в руках будут…

— P-разумно! Без сапог далеко не р-разбегутся, у-хо-хо-хо!

И тут же наши стратеги составили коварный и очень остроумный план захвата подозрительных солдат — сам Соколов одобрил бы, если бы план не его касался.

* * *

Хребтов потянул дверь в баньку. Она была изнутри закрыта на щеколду. Хребтов просунул в щель загодя припасенный столовый нож и откинул щеколду, дверь, чуть скрипнув, открылась.

Солдаты как раз находились в парилке. Соколов, страстный любитель русской бани, заставил приятелей хлестать себя без устали. Хребтов услыхал его разомлевший голос:

— Поддай! Еще, крепче! Бей, не жалей, ругаться не буду! Так…

Хребтов собрал солдатские сапоги. На миг задумался, схватил заодно и шинели и выскочил на двор. На петли навесил тяжелый замок, ощерился.

— Теперь никуда не сбежите, элементы подозрительные! — и заспешил в избу.

Соколов, обнаружив пропажу, задумчиво произнес:

— Хм, босым и без шинели далеко не уйдешь — на дворе зима все-таки. Гляди, Семен, и двери снаружи замкнули. Ну, прохвосты, придумали нам ловушку… — Запустил руку под печку, вытащил оттуда «дрейзе». — Ну, слава Богу, хоть это осталось.

Бочкарев озабоченно шепнул Соколову:

— У меня зашиты в шинели бланки нужных документов. Хотел написать, да не успел. Вот незадача!

Соколов предположил:

— Коли нас босыми оставили, стало быть, придут в плен брать.

Он, понятно, промолчал, что в его левом сапоге под каблуком спрятан большой бриллиант.

Факторович осторожно спросил:

— Вы предполагаете, что нас расстреляют обязательно?

— Вовсе нет! — обнадежил Соколов. — Могут и повесить!

У собеседника глаза наполнились ужасом. Бочкарев задумчиво смотрел на Соколова:

— Что делать будем?

— Вытираться, одеваться. Да и неплохо бы малость вздремнуть, пока за нами явится почетный караул с ружьями наперевес.

Беглецы испили квасу, облачились в галифе и гимнастерки. Затем положили под головы сладко пахнущие березовые веники, накрылись сухими простынями и закрутили фитиль керосиновой лампы.

Наступила темнота.

Не прошло и полминуты, как Соколов погрузился в блаженный сон. И снился ему трактир Егорова, верный сподвижник Коля Жеребцов, товарищ министра Джунковский, а Горький возвышался над накрытым столом, морщил лоб, хмурил рыжие брови и грозил пальцем: «Неуклюжий вы народ! Русь вся в брожении и безумстве. Ух, наслать бы на вас революцию, а во главе ее — царя сердитого, крови не боящегося, — Ивана Грозного…»

* * *

Где-то под утро на пороге бани застучали ноги, послышались голоса, замок снаружи отомкнули.

Соколов моментально проснулся, весело сказал:

— Милости просим!

Дверь широко распахнулась. На пороге, окутанный морозным паром, стоял короткий широкоплечий человек в форменной шинели черного цвета, с кокардой на барашковой шапке. Это был Свистунов. Левой рукой он придерживал шашку. За ним виднелись двое в солдатских шинелях без погон, с охотничьими ружьями, а еще — сам гостеприимный Хребтов.

Соколов расхохотался:

— Эх, дурьи ваши башки! Неужто с такими слабыми и плохо вооруженными силами вы мечтаете меня в плен взять? Да топни я ногой, вы в порты со страху навалите…

Свистунов стал наливаться кровью — верный признак перед гневным взрывом. События начались нешуточные.

После того как Шатуновский передал по телефону сенсационную новость о безобразиях разжалованного гения сыска и его побеге из поезда, редактор отбил журналисту срочную телеграмму: «Поздравляю! Успех грандиозный. Тираж растет. Следите за развитием событий».

Вот почему, пустив в прозрачное морозное небо гудок, литерный поезд укатил на запад без известного борзописца.

* * *

Смоленская жандармерия получила из Петрограда начальническое указание: «Всячески помогать журналисту Шатуновскому». Российская разведка, в которой во все времена служили умнейшие люди, в свою очередь оценив ситуацию, приняла мудрое решение: в дело не вмешиваться. Было ясно: шумиха, поднятая газетами вокруг Соколова, становилась достоянием разведки германской и, стало быть, в конце концов шла на пользу проводимой операции. Расчет был замечательный.

Шатуновский без дела не сидел. Пока следов Соколова отыскано не было, он, дабы время попусту не терять, прибыл на полустанок, где произошла трагедия выдающегося провокатора Евсея Рытова.

У Шатуновского потемнело в глазах, когда он вошел в дом: залитые кровью полы, обрызганные стены, повсюду разбросаны начисто обглоданные хищниками кости, голова с остатками волос и с жутким оскалом челюстей, с пустыми, выгрызенными глазницами. Здесь же валялись окровавленный коврик, обрывки веревки и была повалена окровавленная лавка. На полу лежал семизарядный «бульдог», барабан был полон.

Шатуновский поднял револьвер, задумчиво произнес: — Но почему пострадавший не защищался? Он не произвел по волкам ни единого выстрела? Боже, а это что, на столе рассыпаны золотые червонцы! — Торопливо сделал в блокноте заметку: «В сельской лачуге — золотые монеты!» — Удивительно!

Одновременно с журналистом прибыли на место происшествия следователь Фофанов и начинающий медик Крылов, университетский выпускник.

Следователь Фофанов был очень самоуверенным, щеголеватым человеком и тоже выпускником, но юридического факультета. Для изящности он приобрел монокль, который от непривычки к употреблению время от времени падал и повисал на шнурке, раскачиваясь, словно маятник.

Следователь делал вид, что нарочно монокль отпустил. Он вынимал из саквояжа большое увеличительное стекло, в которое с самым задумчивым видом разглядывал окружающие предметы.