Смена. 12 часов с медсестрой из онкологического отделения: события, переживания и пациенты, отвоеванные у болезни - Тереза Браун

Я с силой толкаю дверь. «Прости, прости, прости. Столько всего навалилось, зашиваюсь». Ее неподвижное лицо все в глубоких складках. Согнувшись пополам на кровати, она быстро и поверхностно дышит.

Я тянусь ей за спину, чтобы выключить сигнал вызова. «Больно? – Она кивает и хватает ртом воздух. – Сейчас же вернусь с лекарством. Кстати, – я обвожу палату взглядом, привлекая внимание ее сестры и зятя, – операцию назначили на семь вечера, так что будем ориентироваться на это время». Ее сестра сидит рядом с Шейлой и держит ее за руку. Муж сестры стоит за ней, засунув руки в передние карманы своих джинсов.

– Семь, – говорит он и один раз кивает головой.

– Сейчас же вернусь. – Быстрым шагом я направляюсь по коридору к закрытой комнате с лекарствами, ввожу данные Шейлы на клавиатуре автоматического шкафчика выдачи наркотических препаратов, перепроверяю дозировку, пересчитываю количество шприцов в ящике и вбиваю его в компьютер. Появляется сообщение об ошибке. Я снова считаю – то же самое число. Ввожу его, и снова ошибка. «По фиг». Я жму на кнопку, чтобы получить готовый шприц с наркотиком. Значит, что-то не сходится – что ж, прямо сейчас мне не до этого.

Как можно быстрее, чуть ли не переходя на бег, я поворачиваю за угол и иду обратно по коридору. Вставляю иголку в пустой шприц, протираю спиртом верхушку емкости с наркотиком, а затем ввожу его, смешивая с десятью миллилитрами физраствора. Я так и вижу перед глазами измученное лицо Шейлы и слышу ее тяжелое дыхание. Боль ее окончательно одолела.

Возвращаясь в ее палату, я так резко поворачиваю у своей рабочей станции, что у меня под ногами скрипит пол. Я показываю ей шприц, затем подхожу к работающей капельнице и ввожу в нее наркотик, предварительно протерев трубку спиртовой салфеткой. Затем я протираю ее повторно и ввожу еще десять миллилитров физраствора, чтобы наркотик как можно быстрее попал в кровь.

Она вздыхает и закрывает глаза, после чего откидывается на лежащей в изголовье ее кровати подушке. «Спасибо», – говорит ее сестра тихим дрожащим голосом. Муж снова кивает, после чего плюхается обратно в мягкое кресло.

– Я написала священнику. Не знаю, когда именно она будет. – После этого я ухожу, даже не оборачиваясь, чтобы убедиться, что они расслышали.

Мне также нужно измерить у Шейлы давление, однако я решаю подождать после введения дилаудида минут пятнадцать.

Записывая введенное Шейле лекарство в электронной системе учета, попутно ставя все необходимые галочки, я бросаю взгляд на открытую дверь в палату Кандас и с некоторой злобой надеюсь, что ей придется задержаться в радиологии.

Внезапно у моей рабочей станции появляется другая медсестра, которая, помимо ухода за пациентами, также помогает Нэнси, старшей медсестре, с решением административных вопросов. «Только что вернулась с совещания. Судя по всему, денек у тебя выдался что надо». Ее зовут Мэрилин, и у нее самые красивые на свете изумрудные глаза, а также нечеловеческое спокойствие. «Чем тебе помочь?»

– Не могла бы ты сделать мистеру Хэмптону премедикацию, чтобы подготовить его к ритуксану? С этим нужно разобраться как можно скорее.

– Конечно! – говорит она.

Я заглядываю в палату к Дороти.

– Коляски на подходе. Нужно вам как-то помочь собраться?

– Нет. Мы уже совсем готовы. Просто… – Она наклоняет голову, давая понять, что хочет мне сообщить что-то по секрету. Я нагибаюсь, и она говорит мне тихим голосом: – Слушай, я забрала вазу для конфет, но конфеты оставила. Они все здесь. – Она выдвигает верхний ящик на своей прикроватной тумбочке, и я вижу пакет, полный конфет в разноцветных обертках, столь хорошо знакомых мне с самого детства: шоколадные, карамельки, ириски. – Не хочу, чтобы их забыли.

– Мы тоже не хотим, чтобы их забыли, Дороти. Я прямо сейчас отнесу их в комнату отдыха. – Я беру пакет с конфетами на руки, словно ребенка. Повернувшись, вижу улыбку на лице ее мужа. Его губы сложены в тоненький прямоугольник, однако уголки задернуты вверх, так что это точно должна быть улыбка. – Спасибо! Коляски будут с минуту на минуту! – говорю я, направляясь к комнате отдыха со своими трофеями.

Бросаю пакет с конфетами на столе в комнате отдыха, и переливающиеся светом золотистые и серебристые обертки так и манят меня. Только одну. Положив себе в карман маленький «Сникерс», я было хочу взять еще что-нибудь, но тут же оставляю эту затею. Так, померить давление Шейле!

На пути к своему компьютеру я натыкаюсь на Мэрилин.

– Тереза, когда ты просила подготовить пациента к приему ритуксана, то не сказала, что он уже полуживой, – шепотом говорит она.

– Ага, я им тоже сказала. Мы все из-за этого переживаем, – говорю я, покачивая головой.

– Что ж, он готов, и я сделала отметку о лекарствах, – улыбается она мне.

– Ты просто золото! Спасибо!

– Должна будешь. Пойду помогать Сьюзи.

Она уходит по коридору, а ей навстречу идет высокий привлекательный мужчина, который останавливается возле меня.

– Здравствуйте, – говорит он, – меня зовут Трэйс Хэмптон, я сын Ричарда Хэмптона. Это вы Тереза?

– Да. Здравствуйте! – говорю я, удивившись тому, что его сын выглядит как суперзвезда, – с широкими скулами и зачесанными назад густыми волосами.

– Я тут немного припозднился, – непринужденно говорит он.

Я смотрю на часы: половина четвертого.

– Ох, да ничего. Ему только что сделали премедикацию. Сегодня выдался, эмм, непростой денек.

– Что ж, тогда мы оба вовремя. – У него доброжелательная улыбка и расслабленный голос. Я пытаюсь найти хоть какое-то сходство с его ослабленным отцом, однако, помимо высокого роста, никакой схожести не вижу. – Еще должен приехать мой друг, – говорит он. – Его зовут Стивен. Если бы вы могли показать ему, куда пройти… – он показывает рукой на палату своего отца.

– Разумеется, – отвечаю я. – Стивен. – Он все стоит передо мной, словно хочет сказать что-то еще, и тут появляется санитар с инвалидными колясками для Дороти и ее вещей. – Простите. У нас тут пациент выписывается.

– Ну разумеется, – какой же он любезный. Мое сжатое горло и напряженные из-за желания разделиться надвое руки немного расслабляются.

У палаты Дороти возникает суета – санитар одновременно пытается закатить обе коляски. Я собираюсь ему помочь, как вдруг вижу направляющегося к палате Шейлы по коридору Питера. Выражение его лица сбивает меня с толку. Он злится. Я никогда не видела его злым. В руках он держит бумаги. Должно быть, он пришел, чтобы Шейла подписала форму информированного согласия перед операцией.

Я внезапно понимаю, что все не заладилось с самого начала. Им следовало сделать снимок живота еще в три часа ночи, сразу же, как она появилась в отделении неотложной помощи. Тогда бы мы не стали назначать ей аргатробан и ее могли к этому времени уже прооперировать.

Теперь же Питеру придется оперировать ее поздно вечером, хотя уставший врач – равно как и медсестра – представляет не меньшую угрозу, чем уставший водитель грузовика или пилот пассажирского самолета. Количество рабочих часов резидентов ограничено законодательно, однако у врачей по какой-то необъяснимой причине рабочая нагрузка регламентируется далеко не так строго, как в других профессиях. Неужели все дело в том, что врач способен убить за раз только одного человека, а не сразу много? Или же нам всем попросту хочется верить в то, что врачи – это сверхлюди? Некоторые из них уж точно себя в этом убедили.