Золотая струна для улитки - Лариса Райт

– А репертуар у хора такой же, как ты сейчас пел?

– Нет, почему? Я много песен знаю.

– Рок, поп изобразить сможешь?

– Сыграть? – пугается паренек.

– Спеть.

– Смогу.

– Тогда пошли.

Через несколько часов у Сережи, так зовут мальчика, уже хватает наличности на флакон хороших духов. Бегущие по переходу люди с удовольствием замирают на мгновения и вслушиваются в знакомые мелодии: «Beatles», «Машина времени», Окуджава, Высоцкий. Сколько песен Андреа выучила в общежитии Гнесинки! Песен совсем не классических, но ставших классикой. Мальчишка, поющий в хоре, знает слова многих, но не всех. Андреа начинает играть, и, если солист молчит, она поет сама. Иногда увлекается, забывает про возраст компаньона, заставляет гитару вспоминать Иглесиаса, Дассена:

…Salut.

C’est encore moi.

Salut.

Comment tu vas?

Le temps m’a paru tres long,

Loin de la maison

J’ai penser a toi…

– Мне домой пора, бабушка волноваться будет, – извиняется паренек перед своим аккомпаниатором.

– Давай последнюю, – предлагает Андреа и, получив утвердительный кивок, начинает играть.

…И спеть меня никто не мог заставить.

Молчание начало всех начал…

…Я в сотый раз опять начну сначала

Пока не меркнет свет, пока горит свеча…

Сережа старательно растягивает слова известной песни. Андреа играет для него, а он поет. Думает, что для мамы. Нет, он поет для Андреа.

– Здорово было. Спасибо. Возьмите половину денег.

– Оставь себе. Давай лучше как-нибудь повторим.

– Давайте, – радуется мальчишка. – А когда вам удобно?

– Вторник и четверг, по вечерам? – предлагает Андреа. К чему менять время сеансов душевной терапии?

– Круто!

– Круто! – присвистывает Зоя, которой Андреа рискнула рассказать, на кого променяла известного специалиста по лечебной психиатрии. – Я передам Алке, что для того, чтобы найти тебя, ей следует опять спуститься в подземный переход.

– Не надо.

– Ладно. Только ты теперь, как увлечешься чем-нибудь новым, про все остальное сразу забываешь. То салон у тебя, то его сторож, теперь это странное музицирование в метро. Больше ни о чем не хочешь думать, ни о ком не вспоминаешь, никому не звонишь.

– Я свекру звонила, – признается Андреа, – уже несколько раз.

– Да? Как он? Что говорит?

– Алло.

– Не поняла.

– Он говорит: «Алло, алло», иногда: «Почему вы молчите?»

– Так ты молчишь, что ли?

– Ага. Не могу решиться.

– Решишься. – Слова утешения от Зои – редкость. Она и сама замечает странные для себя эмоции и спешит избавиться от них: – Вот. Я тебе открытки принесла с Парижем и Брюсселем. Пиши. Если тебе еще не надоело заниматься ерундой.

– Спасибо. Не надо.

– Не будешь писать? – Зоя поражена. Неужели игра в переходе – лучшее средство от душевных болезней? Или Андреа, избавившись от одного недуга, заболела другим?

– Буду звонить. – Андреа молчит несколько секунд, решительно встряхивает кудряшками: – Буду всем звонить.

– Одно другого не исключает. Можешь и написать, если хочешь. Мне несложно. – Теперь Зое жалко, что таинственная игра в известного музыканта с ее участием закончена.

– Мне есть кому писать.

– Кому?

Молчание.

– Так кому?

– Как поживает издатель? Ты устроишь мне встречу?

…Встреча, которую мы с Вами ждали, состоялась вчера. Я не стала относить все стихи. Взяла только самые хорошие. Два он при мне прочитал. Особо в похвалах не распинался, но это не страшно. Мне пришлось прочитать несколько Ваших строк своей подруге. Сказала, что это мои. Извините. Иначе она отказывалась способствовать нашему делу. Ей не понравилось, и это хороший знак…

Через несколько дней Андреа открывает свежую газету:

«Если творение твое не понравилось знатоку, то это признак нехороший; если же оно удостоилось хвалы от невежды, то его совсем следует бросить»? Я вас правильно понял? Вы окружили себя странными людьми…

Андреа затрудняется точно назвать автора этих строк – скорее всего, это кто-то из немцев. Но эрудиция тюремного поэта заставляет ее задавать вопросы:

…Кто Вы?..

…Друг…

…Как вы там оказались?..

…Рано или поздно любопытство становится грехом…

Андреа узнает слова Франса. Рифмоплет хочет поиграть? Тогда он выбрал достойного соперника. В Иркутск долетают стихи Рюккерта:

…Грехи людей пересчитать ты так усердно рвешься?

С своих начни, и до чужих едва ли доберешься…

Обидится, не обидится? Не обиделся:

…Всем людям свойственно грешить. Различие между людьми бывает в степени угрызения совести после греха…

Оставил немцев, перешел на итальянцев и записал себя в мученики. А что он на это скажет? Андреа пытается обратить затянувшуюся войну интеллектов в шутку, цитирует Джозефа Аддисона:

…Убейте Вашу совесть, – это самый большой враг всякого, кто хочет быстро добиться успеха в жизни…

Но собеседник слишком серьезен:

…Увы, слишком поздно. Для меня «совесть есть судилище, в котором человек становится в одно и то же время своим обвинителем, своим судьею, своим палачом», – приводит он слова Оноре Мирабо. Если бы Вы спросили, что я здесь делаю, я бы ответил: «Выполняю работу над ошибками…»

Эдакий добросовестный ученик. Что ж, Андреа готова работать его учителем, она вспоминает Вольтера:

«Откапывая ошибки, теряют время, которое, быть может, употребили бы на открытие истин…»

…Считаете, я забыл о стихосложении? Вовсе нет:

Глубоких истин караван

Утерян в жизненной пустыне.

Найти следы его решили

Пастух, философ и султан.

В копилку опыт положив

И утоляя знаний жажду,

Философ верил, заслужил

Он повстречать его однажды.

Из рассуждений он своих

Талмуды книжные составил,

Но пыл бедняги поутих.

Философ поиски оставил.