Великий путь из варяг в греки - Юрий Звягин

При этом некрополи черниговских бояр и их приближённых плотным кольцом окружают город (могильник летописного Гюричева, курганы «в Берёзках», группа насыпей «Пять Углов», Олегово Поле, Болдино, Троицкая группа и др.). Монументальные курганы, подобные центральным насыпям всех этих групп, есть и в составе собственно городского могильника — Чёрная Могила, Курган княжны Черны. Относительно их тот же Лебедев пишет, что «в обряде Чёрной Могилы, Гульбища, Безымянного кургана, исследованных археологами, выступает исключительно сложный и пышный ритуал языческих сожжений, близкий по масштабам обрядности гнёздовских „больших курганов“, но в целом развивающийся на основе несколько иных, среднеднепровских традиций и никак не связанный с варяжским обычаем сожжений в ладье»[187].

В связи с упоминавшейся выше проблемой фибул интересно наблюдение М. К. Каргера над двумя серебряными украшениями, обнаруженными в погребальных комплексах киевского некрополя и украшенными филигранью и зернью. Одна из них была использована в женском уборе уже не как фибула, а как подвеска-медальон, для чего к ней с тыльной стороны было прикреплено проволочное кольцо. По одной из версий И. П. Шаскольского, «обе женщины были славянками, фибулы приобрели путём покупки и носили их просто под влиянием скандинавской „моды“»[188]. В. Я. Петрухин, наоборот, считал, что это скандинавки, хотя и признавал, что в их украшения входят славянские височные кольца. Он полагал: это свидетельство ассимиляции скандинавов на Руси. Однако, как замечает В. В. Фомин, ссылаясь на Седова, «восточнославянские височные кольца (в данном случае „волынского типа“) представляли собой женский племенной убор, специфический для „племенных образований, известных по русским летописям“»[189].

В Киеве скандинавских вещей вообще очень мало, не более двух десятков. Причём, ни одна из них, как утверждает Фомин, не имеет отношения к IX веку. Каргер пишет о скорлупообразных фибулах, двух кольцевидных фибулах с длинной иглой. И делает вывод: перечисленные во всей возможной полноте «скандинавские» вещи свидетельствуют о том, что даже в социальных верхах Киева IX—X веков скандинавы не занимали существенного места.

Кстати, ещё одна интересная подробность о Киеве: в нём и византийских вещей очень мало. Ещё меньше, чем скандинавских. «В погребальном инвентаре киевского некрополя вещей византийского и, в частности, херсонесского происхождения, почти нет, если не считать четырёх византийских монет X века… одного местного… подражания и херсонесского ключика», — указывает он[190].

Так что для Киева что с севером, что с югом никакой особой торговой связи не читается. Вот с Халифатом — это да! Тут есть не только множество монет, превращённых в подвески, но и другие находки. Из Западной Европы — каролингские мечи. А вообще-то Каргер признаёт: наиболее богатые погребения, в том числе с византийскими и арабскими монетами, относятся ко второй половине X века. То есть ко времени не раньше Святослава, который ходил и на Византию, и на Хазарию, имеющую тесные связи с арабским Востоком.

Результируем. По утверждению самых ярых норманистов, на территории Руси в 70 местах найдено около 1200 предметов вооружения и быта, украшений, амулетов, а также орудий труда и инструментов VIII—XI веков, которые могут быть приписаны скандинавам. Однако большая часть находок происходит из погребений X века.

Т. А. Пушкина пишет: «Наиболее ранние археологические следы скандинавов происходят из низовий Невы (?!) и Поволховья, где они подкрепляются дендродатами Старой Ладоги и Рюрикова Городища… К востоку от Старой Ладоги… предметы скандинавского происхождения найдены примерно в 23 пунктах, расположенных по берегам небольших рек, но только в двух случаях можно говорить о конце IX в. Отдельные вещи и скандинавские погребения этого же времени встречены ещё дальше на восток… Прежде всего это материалы Тимерёвского комплекса. Следующий район… это верховья Западной Двины и междуречье Двины и Днепра… В Смоленском Поднепровье два пункта дают основную массу находок скандинавских вещей — это Новосёлки и Гнёздово, но подавляющее большинство из них связано с комплексами X в. Южнее Гнёздова в Поднепровье находки скандинавских комплексов или отдельных вещей IX в. отсутствуют».

То есть люди, пользующиеся скандинавскими вроде бы вещами, присутствуют на Руси в небольшом количестве, нигде не составляя, если судить по распространённости их вещей, существенной прослойки. Причём в IX веке их совсем немного, в X — побольше, а в XI — уже совсем вроде бы нет. Последнее особенно интересно, поскольку мы же знаем из летописей, что как раз во времена Владимира и Ярослава Мудрого скандинавы служат русским князьям! Но раскопки их вещей практически не дают.

Между прочим, если говорить о раскопанных вещах, то «в Южной Швеции выявлен значительный комплекс западнославянских древностей IX—XI вв. Южнобалтийская керамика известна в большом количестве вплоть до Средней Швеции, а в X в. она преобладала в Бирке»[191]. В Лунде, по утверждению В. В. Седова, найдено 10 тысяч (!) глиняных горшков славянского типа.

Кстати, и на Руси эта керамика встречается гораздо чаще, чем те же «молоточки Тора». В Пскове она составляет более 80 процентов, в Городке на Ловати (том самом, единственном в среднем течении реки, который стал потом Великими Луками) — 30, в Городке под Лугой — 50. Масса её в Ладоге, Дубовике (на Волховских порогах), Изборске. Причём, это данные не каких-нибудь злостных антинорманистов, а того же Г. С. Лебедева, к примеру.

А ведь именно керамика является одним из самых надёжных признаков той или иной археологической культуры, а в более позднее время — народности. Пожалуй, даже более надёжным, чем тип захоронения (последний явно менялся при смене верований). И это правильно. Хотел бы я видеть купца, который потащит горшки через море. Не долго же он поторгует.

Нет, керамику, скорее всего, делали на месте. И если в Швеции много обычной домашней посуды южнобалтийского типа, то, очевидно, что либо её делали там славяне, либо шведские ремесленники хорошо перенимали чужие формы и приёмы. Но в первом случае трудно говорить о господстве викингов над Балтикой, а во втором ясно, что точно так же (даже с большей вероятностью) формы скандинавских украшений могли перениматься мастерами на других берегах моря.

Керамикой славянские следы в Бирке не ограничиваются. «Характерная особенность „элитарной культуры“ Бирки — её насыщенность восточными и особенно восточноевропейскими элементами… В погребениях Бирки представлены восточноевропейские дружинные наборные пояса, сумки-ташки, восточного покроя шаровары, запашная одежда (типа кафтана) с бронзовыми пуговицами и тесьмой по краю, меховые „русские шапки“, женские плиссированные льняные и шёлковые рубахи, бусы и другие виды украшений», — указывает Лебедев[192].