Нечестивый союз - Сюзанна Грегори

Ибн-Ибрагим, учитель Бартоломью, предупреждал его, что некоторые выбранные им способы лечения могут вызвать враждебность и неприятие. Однако столь откровенное недоверие со стороны собственных студентов явилось для Бартоломью полной неожиданностью. Пока юнцы с пеной у рта наскакивали друг на друга, доктор думал о различиях между арабской и христианской медициной. Мысль о том, что он совершает ошибку, следуя заветам Ибн-Ибрагима, все чаще приходила Мэттью на ум. Прежде он наивно надеялся, что успехи, которых он достиг в лечении ран и тяжких недугов, говорят сами за себя. Ему казалось, что коллеги, приверженцы традиционных методов, неизбежно должны признать – методы эти уступают тем, что исповедует Бартоломью. Однако брат Бонифаций заявлял, что успехом Бартоломью обязан дьяволу, ибо действует по наущению врага рода человеческого. Грей и Балбек, напротив, утверждали, что дар исцеления Бартоломью получил от Бога – словно знания и навыки, которыми их наставник с усердием овладевал, не значили ровным счетом ничего.

Прислушиваясь к гневным тирадам Бонифация, Бартоломью решил обратиться к мастеру с заявлением, что он не в состоянии учить тех, кто не желает учиться. Впрочем, после черной смерти количество студентов во всех колледжах резко сократилось, по-прежнему много было лишь желающих овладеть ремеслом законника. Поэтому Майкл-хауз, также испытывавший нехватку студентов, никак не мог отказаться от францисканцев.

После обеда, прошедшего в безмолвии, Бартоломью отправился в церковь Святой Марии на поиски Майкла. Церковные служки сообщили доктору, что им не удалось отыскать ни Джанетту, ни родственников Фруассара. Известие это, как ни странно, обрадовало Бартоломью. Расследование не могло продолжаться, пока они с Майклом не побеседуют с этими людьми. Промедление, вызванное их отсутствием, позволяло доктору уделить больше времени занятиям.

Он уже собирался вернуться в Майкл-хауз, как вдруг лицом к лицу столкнулся с де Ветерсетом. Канцлер желал незамедлительно увидеть убитую женщину. С трудом скрыв гримасу досады, Бартоломью последовал за ним в церковный подвал, расположенный под алтарем. Дверь в подземелье оказалась запертой. Канцлер приказал Гилберту отпереть ее и первым спуститься вниз по влажным ступенькам. Гилберт, несмотря на всю свою исполнительность, замешкался, устремив на дверь исполненный страха взгляд. Де Ветерсет сурово посмотрел на клерка и уже собирался повторить распоряжение, но неожиданно сменил гнев на милость и снисходительно похлопал Гилберта по плечу.

– Да, непривычному человеку в подобных местах бывает не по себе, – изрек он и позвал: – Отец Катберт!

Отец Катберт возился в алтаре, собственноручно очищая подсвечники от воска. Он незамедлительно явился на зов, отпер дверь и, неуклюже переваливаясь, спустился вниз. Канцлер, Бартоломью и Гилберт следовали за ним. В тесном подвале они увидали два гроба, стоявшие рядом на земле: в одном лежал Фруассар, в другом – неизвестная женщина. Слева, за прочной дверью, была небольшая комната, где хранилось церковное серебро. От нескольких больших сосудов с ладаном, стоявших тут же, исходил аромат, который смешивался с запахом разложения.

– По-моему, замки и запоры здесь совершенно ни к чему, – заметил Бартоломью, у которого от резкого запаха слезились глаза. – Подобное благовоние отпугнет любого злоумышленника.

Де Ветерсет оставил слова доктора без ответа и снял покров с гроба, где лежала женщина. При виде убитой Бартоломью вновь ощутил острый приступ жалости. Он торопливо осмотрел смертельную рану на горле и взглянул на ноги, где, как и прежде, не было заметно маленького кровавого круга. Приподняв простое голубое платье, Бартоломью осмотрел тело убитой, но не нашел ни ран, ни повреждений. Платье из грубой дешевой материи ничем не отличалось от тех, какие носило большинство горожанок, и никак не могло помочь при опознании. Лицо женщины было совершенно незнакомо Бартоломью. Он предложил обратиться к Ричарду Талейту, описать ему убитую и узнать, не пропала ли в прошлом месяце какая-нибудь женщина.

– Итак, теперь их пять, – проронил де Ветерсет. Он не счел нужным ответить на предложение Бартоломью и лишь досадливо махнул рукой. – В городе убито пять потаскух.

– Мы не можем утверждать, что она была потаскухой, – возразил Бартоломью. – И Фрэнсис де Белем не заслуживает подобного слова.

Де Ветерсет вновь нетерпеливо махнул рукой.

– Всем пятерым перерезали глотки. Все пятеро найдены босыми, и эта не стала исключением. По-моему, совпадений более чем достаточно.

– А что у нее с волосами? – осведомился отец Катберт, глядя на убитую из-за плеча Бартоломью.

– Как видно, волосы выпали, когда кожа начала разлагаться, – пожал плечами доктор, посмотрев на несколько жидких прядей, что сохранились на голове женщины. – Или же она страдала каким-то недугом, при котором редеют волосы.

– О, если это так, значит, Талейт без труда определит, кто она такая, – заявил де Ветерсет. – В Кембридже не так много лысых женщин.

– Я знал нескольких женщин, чьи волосы были утрачены при попытке изменить их цвет с помощью едких красителей, – сообщил доктор. – Я лечил кожные болезни, вызванные этими красителями. И хотя мне удалось избавить женщин от раздражения на коже головы, волосы у них более не росли. Бедняжкам приходится постоянно носить чепцы или покрывала.

– Вот как? – спросил де Ветерсет, и в глазах его мелькнул откровенный интерес. – Очень любопытно. Бабушка короля, королева Изабелла, постоянно носит покрывало. Наверное, она тоже лысая.

Бартоломью не сводил глаз с женщины, лежавшей в гробу. Кто она такая? И кто ее убил? Возможно, те трое, что позапрошлой ночью проникли в сад Майкл-хауза? И сколько жестоких безумцев орудует теперь в городе? За минувший месяц убиты семеро – пять женщин, неизвестный монах и Фруассар. К тому же Николас и Бакли бесследно исчезли. Не исключено, что они тоже мертвы. Или именно они и есть убийцы.

– Скажите, вы видели Николаса мертвым? – обратился Бартоломью к канцлеру.

Вопрос, казалось, застал де Ветерсета, погруженного в собственные мысли, врасплох. Однако мгновение спустя он закивал головой.

– Да-да, конечно. Я присутствовал на погребальной службе в церкви. Хотя, разумеется, я не прикасался к нему и не разглядывал его так внимательно, как вы разглядывали эти трупы. – Он кивнул в сторону гробов. – Клерки, товарищи Николаса, читали над ним молитвы весь день накануне похорон. Затем гроб с телом был закрыт, запечатан и оставлен в церкви на ночь. А утром его предали земле.

Канцлер повернулся к отцу Катберту, и тот кивнул, подтверждая его слова.

– Значит, ночью накануне похорон Николас каким-то образом исчез из гроба, и на его месте оказалась убитая женщина в козлиной маске, – заметил Бартоломью.

– Вы подозреваете, что Николас не умер? – судорожно сглотнув, осведомился де Ветерсет. – Что он убил женщину и положил ее в гроб, предназначенный для него самого?

– Я не отвергаю этой возможности, – уклончиво ответил Бартоломью. – Но, откровенно говоря, я не представляю, как Николас мог совершить подобное. Вы только что сказали, гроб был запечатан. Как же Николасу удалось выбраться, убить женщину и положить ее на свое место? И зачем ему понадобилось надевать на нее козлиную маску?