Годунов. Кровавый путь к трону - Александр Бубенников

Но кроме холода, голода, эпидемий, смертей на земле Годунова поселился жуткий страх из-за немыслимого ранее разбоя и расплодившихся орд лихих разбойников. Какой там Юрьев день? Все свободны и все вольны бежать на все четыре стороны и разбойничать, переступая божьи законы в безумное Смутное время. Больше всего холопов бежало разбойничать на степные окраины государства, в северную Украину, остальные промышляли разбоем в центральных черноземных областях. Много появилось лихих разбойных атаманов. У одного из них, атамана Хлопка Косолапова, была целая крестьянская армия. С армией крестьян-разбойников Хлопка с разным успехом воевали царские войска годуновских воевод Бутурлина, Басманова до тех пор, пока сам Хлопок не был взят в плен и повешен. Голод, мор и разбои резко понизили уровень жизни в царстве Годунова, его противники винили во всех бедах страны «не природного царя» и распускали новые страшные для него и царства слухи с новыми угрозами.

Иноземцы, окружавшие Годунова, передавали о знамениях, известных царю: «…Происходило в Москве много ужасных чудес и знамений, и большей частью ночью, близ царского дворца, так что солдаты, стоявшие в карауле, часто пугались до смерти и прятались. Они клялись в том, что однажды ночью видели, как проехала по воздуху колесница, запряженная шестеркой лошадей, в ней сидел поляк, который хлопал кнутом над Кремлем и кричал так ужасно… Солдаты каждое утро рассказывали об этих видениях…»

Все это происходило в 1602 голодном и холодном году, когда при первых военных успехах «воскресшего названного Дмитрия-царевича», по воспоминаниям Исаака Масса, москвичи ужасались страшному вою вокруг Москвы и коварным лисам, появившимся на улицах многолюдного устрашенного города.

И русские, и европейские источники сошлись в сообщении о пролете опасной зловещей кометы в 1604 году. Конрад Буссов написал об этом следующее: «В том же 1604 году в следующее воскресенье после Троицы (10 июня) в ясный полдень, над самым Московским Кремлем, совсем рядом с солнцем, проявилась яркая и ослепительно сверкающая большая звезда…»

Чтоб растолковать «звездное знамение», Годунов, всегда окруженный в своем царском дворце толпой астрологов, ведунов, ворожей, вызвал к себе специально выписанного из Лифляндии старца-чернокнижника. Старец пояснил расстроенному царю, что таким знаменательным способом Господь Бог предвещает обычно «царские раздоры».

О ряде удивительных небесных знамений сообщил летописец опасных времен: «В лето 7110 (1601) ноября в 20 день бысть знамение на небе: сгинул месяц ополне по небесному, а осталось его мало, аки двух ночей молоду, да и опять стал прибывать, и в полтора часа опять стал полон… Той же зимой (1601/1602) видели: солнце в Московском уезде дважды восходило ночью». А в 1603 году «в великий четверг, за час захождения солнца пришло облако копейным образом и разбило его надвое: одна половина пошла за лес, а другая стояла долго и покрыло его облаком, а солнце за облако зашло по-своему хождения».

Об уродах, рожденных людьми и животными, мимоходом упомянутых Буссовым, подробно сообщила Третья Псковская летопись под 1604/1605 год: «…Родила корова теля о двух главах, о двух туловах, и две ноги; и родила жена отрока, тело едино, глава едина, хребты вместо, руки двои и ноги двои; прояви в Руси; что разделится царство русское надвое, бысть два царя, и двои люди несогласием во всем царстве и нашествие Литовское и Немецкое. Бывают многажды сия проявления по древнему Даниилу Пророку зверями и птицами, по Ивану Богослову во сне и зрении». И далее говорится в этой летописи следующее под 1605/1606 год: «Многи знамения быша в солнце и в луне и в звездах, и быша громи велицыи и страх и начаши зло бытии на всей Русской земле».

И на все мистические знамения природы – астрономические, геологические, психофизические – накладывались новые опасные для династии Годуновых слухи, что Дмитрий-царевич своевременно «нужными людьми» был подменен и заменен другим ребенком, который погиб в Угличе в 1591 году, а истинный сын Ивана Грозного от Марии Нагой, Дмитрий Иванович Углицкий, спасся и сбежал в Литву и Польшу… Но вскоре он явится в Русское царство и Москву, чтобы отмстить своему убийце Борису Годунову…

Годунов маялся в тревожных ожиданиях и хворал душевными муками. Он с непреходящим ужасом думал о том, как это такое могло случиться в его царстве – начало голодных лет сразу после суда и опалы мятежных Романовых и тут же самые первые слухи об опасном «воскресшем Дмитрии-царевиче»? Ведь голод в его землях и уже бряцающий оружием из Польши претендент на Русское царство – чем это не повод для новых народных волнений и мятежей, недовольных правлением «неудачливого, „не природного“ царя»? Что толку, что он, Борис Федорович, из кожи лезет, чтобы как-то смягчить жестокость голода, что публично наказывает землевладельцев и купцов, взвинтивших цены на хлеб до небес, что неустанно раздает милостыни из царского кармана направо и налево голодающим?… Только голодающих все больше и больше, а голодных ужасов в его царстве с могилами мертвых – начнешь считать, со счету собьешься… А тут этот самозванец… Конечно, самозванец… Только странное дело, первые слухи о «воскресшем царевиче Дмитрии», сбежавшем в Литву, а потом в Польшу, пошли в 1601 году сначала по верхам московским, а потому уже эти опасные слухи подхватили низы, чернь голодающая…

Годунов-то специально слушает по утрам своих вымуштрованных дьяков из разных приказов, которым дано особое тайное задание о слухах, циркулирующих в столице и в других землях царства. Дьяки-то ничего о дубляже заданий не знают, об особом поручении государя не одному, а двум, а то и трем исполнителям одновременно докладывают, как есть, что видать и слыхать с их отдаленных друг от друга колоколен. И на основании докладов дьяков сообразил Годунов, что недаром слухи о «царевиче Дмитрии» сначала стали циркулировать в кругах иноземцев и своих доморощенных вельмож, на ранней стадии о «воскресшем царевиче Дмитрии» ничего не знали в других городах царства, в глухой провинции. Потом уже и до провинции докатятся «московские новости», только не одни «о мстительном живом царевиче», а вместе с синхронными слухами о злодействах «царя-ирода Бориса», изведшего кучу знатного народа при восшествии на царство, – кого поубивал, кого отравил и зрения лишил, как того же «царя Симеона». И еще обратил внимание проницательный Борис Федорович, что вместе с «убийственным компроматом на „не природного“ царя» так же синхронно распространялись в столице и русских землях байки о хороших, справедливых боярах Романовых, особенно о благочестии старшего из братьев, постриженного Федора Никитича…

Традиционно эти слухи от дьяков – в их особые дни для доклада – царь-отец выслушивал вместе с подрастающим сыном-царевичем Федором, радующим отца сообразительностью в делах и физической сноровкой будущего воеводы-полководца.

– Видишь, как выходит, по их разумению, – сказал царь сразу после ухода приказного велеречивого дьяка, доложившего о байках про «справедливых Романовых». – Почему-то нет в народе баек и сказаний, передаваемых из одного места в другое, о добрых и справедливых Шуйских, Мстиславских, Мосальских, Оболенских и других древних княжеских родах Рюриковичей и Гедиминовичей… Только Романовы, и обязательно невинно пострадавший Федор Никитич – постриженник… И почему-то никто не вспоминает, как он до иночества мятеж хотел учинить, с Варварки с разбегу на царство запрыгнуть…