Правила одиночества - Самид Агаев

— Спасибо, — поблагодарила Севинч, — но я имела в виду другое: после того, что с вами случилось, ваши взгляды на эту проблему существования азербайджанца в России не изменились?

— Я понимаю, к чему вы клоните, я очень благодарен вам и тому человеку, который вытащил меня, и я постараюсь оказаться полезным ему и вам. Но я уверен, что здесь работали личные связи, а не политика, поэтому я остаюсь при своем мнении. Извините, иногда бывает так неловко отстаивать свои убеждения. После того, что вы для меня сделали, я, наверное, выгляжу свиньей.

— Вам не за что извиняться: я журналист, я задаю вопросы — вы на них отвечаете, если хотите.

— Вы вытащили меня из тюрьмы только потому, что вы журналистка? — спросил Караев.

— Я приехала к вам в офис, как мы договорились. В приемной сидела перепуганная секретарша, а в вашем кабинете — какой-то вдрызг пьяный тип как раз приканчивал бутылку коньяка…

— Вот скотина, — не удержался Караев.

— Простите?

— Это я не вам, ему, продолжайте.

— Мало того, он еще стал клеиться ко мне.

— Я убью его, — пообещал Караев.

— Из-за меня не надо, — миролюбиво сказала Севинч, — если только из-за коньяка. Б конечном итоге, мне удалось получить от вашей секретарши вразумительный ответ. Ничего личного, обыкновенное человеколюбие, к тому же мы земляки.

— Это называется филантропия, — уныло заметил Караев, — видимо, я уже не произвожу впечатления на женщин, старею. Но все равно спасибо. Я, пожалуй, еще выпью, если вы не возражаете.

— Ну что вы, напротив, — она засмеялась, — если бы меня выпустили из тюрьмы, я бы напилась в стельку.

— Спасибо, — сказал Караев, — я обязательно последую вашему совету, но позже.

Караев позвал официантку и попросил принести еще одну рюмку коньяка.

— А вы замужем? Хотя что я говорю — такая женщина, как вы, не может быть не замужем!

— К нашим отношениям это не имеет отношения, — ответила Севинч.

— Это тавтология, — сказал Караев, — простите, меня несет. Шарикову больше не наливать. Знаете, у меня врожденная грамотность — все время всех поправляю. Когда неправильно, мне режет слух, пора, видимо, к врачу обратиться. Один мой приятель, Валера Симонян, главный редактор газеты, все время злился на меня.

— Простите, вы сказали — Симонян? У вас приятель — армянин?

— Армянин? Как армянин? Да, действительно армянин, как это получилось? А вы что-то имеете против армян?

— Ну, как вам сказать. Один мой знакомый писатель подарил мне книгу, так я ее до сих пор не прочитала, спросите меня — почему.

— Почему? — послушно спросил Караев.

— Фамилия художника-оформителя — Симонян.

— Вопросов больше не имею, — сказал Караев, — но у меня есть смягчающее обстоятельство: я вам скажу, и вы все поймете — он бакинский армянин. Это несколько меняет дело, а как вы считаете?

— Принимается.

Подошла официантка, неся на маленьком подносе рюмку коньяка и блюдечко с ломтиками лимона, посыпанными сахаром.

— Он теперь в Америке.

— Кто?

— Симонян.

— Эмигрировал?

— Не совсем. В пятьдесят три года бросил семью, женился на двадцативосьмилетней армянке из тамошней диаспоры, сделал ребенка, живет там.

— Завидуете?

— Боже упаси! Поменять Родину — все равно что поменять религию, я буду здесь улицы мести, но в Америку не поеду.

— Понятно. Давайте приступим к интервью, у меня не так много времени, — попросила Севинч.

— Давайте, что делать, — вздохнув, сказал Караев, — категория времени — самая безжалостная вещь на свете. Кстати, знаете, что я сделал открытие по поводу времени?

— Интересно.

— Это не время проходит — оно стоит на месте, оно неподвижно. Это мы движемся мимо него, поэтому и стареем.

Караев поднял рюмку и, пожелав женщине здоровья, выпил.

— Я готов, — сказал он.

— Ты не должна больше убирать в моей квартире, — сказал Маше Караев.

— Почему? — удивилась девушка.

— Это отдает мезальянсом, — ответил Караев.

— Чем отдает? — переспросила Маша.

— Мезальянсом, это дурно пахнет.

— Ну, не знаю, я вроде чисто убираю, — при этом она оглянулась по сторонам, — я ничего не чувствую.

— Послушай, мы в некотором роде стали любовниками, ты не должна убирать за деньги.

— Но я нуждаюсь в деньгах, — сказала Маша, — я из малообеспеченной семьи, мне они необходимы, поймите! Мне не жалко убирать у вас бесплатно, но стипендия у меня маленькая.

Несмотря на то, что они пили на брудершафт, она продолжала обращаться к нему на вы.

— Ты не поняла, я буду давать тебе деньги просто так, не за работу.

— Нет-нет, я не хочу быть обязана.

— Пойми ты, — настаивал Караев, — я не могу спать с женщиной, которой плачу зарплату.

— Что в этом такого? Сплошь и рядом все спят со своими секретаршами и подчиненными.

Некоторое время она молча протирала пыль, затем вновь заговорила:

— Как все-таки вы мудрено выражаетесь: «в некотором роде стали любовниками»! А что в этом плохого, мне это очень нравится! Я давно мечтала стать любовницей, еще в школе это слово меня возбуждало.

Поскольку Караев молчал, Маша спросила:

— Можно я включу телевизор? Караев пожал плечами:

— Включай, чего ты спрашиваешь.

Пошел в кухню, достал бутылку текилы, нарезал лимон, пододвинул солонку. Маша последовала за ним, остановилась в дверях и наблюдала за его действиями.

— Тебе налить? — спросил Караев.

— Я сначала приму душ, — ответила Маша.

— Я смотрю, у тебя к выпивке серьезный подход, — заметил Караев.

— Просто я потная после уборки, — чистосердечно призналась девушка.

Караев протянул к ней растопыренную ладонь:

— Физиологии не надо, очень прошу, у меня тонкие организмы. Твое здоровье.

ВЫПИЛ.

— А вы что пьете, коньяк? — спросила девушка.

— Текилу.

— Опять текилу! Вы пьете только текилу?

— Нет, я пью все, предпочитаю разнообразие. Просто сейчас у меня период текилы.

— Что, к женщинам это тоже относится? Я имею в виду разнообразие?

— К женщинам даже в большей степени. Маша с легким вздохом сказала:

— Все с вами ясно. И исчезла в ванной.