Фашисты - Кирилл Викторович Рябов

— Убийство — грех, — сумел выдавить Вольский, перед тем как отключиться.

Очнулся он быстро. И обнаружил себя лежащим на обочине рядом с тихо урчащей машиной. Над ним стоял Костя с бейсбольной битой в руках.

— Ты чёрт! — сказал он и больно ткнул концом биты в грудь.

— Не бейте меня, — простонал Вольский. — У меня слабое сердце. Я болен. Я состою на учёте у психиатра. Всё, что произошло, — ошибка. Жена отравится, если вы меня убьёте.

— Вставай на карачки и уёбывай отсюда.

Вольский послушно встал на четвереньки и припустил прочь, больно стукаясь коленями об асфальт. Через два десятка метров он остановился, собираясь подняться, но увидел, что Костя медленно едет сзади.

— На карачках, я сказал! Встанешь — башку расшибу, — закричал таксист, высунувшись в окно.

— Я устал, мне больно. Вы не имеете права издеваться, — отозвался Вольский, стараясь, чтобы голос звучал как можно жальче.

— Заткнись, козёл! Куда тебе там надо было ехать? Вот туда и двинем. Ну–ка, пошёл!

Вольский побежал дальше. Редкие прохожие проходили мимо, даже не оглядываясь. Он не понимал, почему никто не вступится за него. Разве не очевидно, что здесь творится издевательство?

Вскоре ему встретилась симпатичная пьяная женщина. В руке она держала бутылку вина. Плащ её распахнулся, и Вольский увидел, что под ним надето лишь чёрное нижнее бельё. Несмотря на ужасную боль от изодранных коленей и ладоней, он возбудился. Женщина наклонилась и, смеясь, стала хлопать себя по белой ляжке.

— Собачка, ко мне, собачка!

Она попыталась свистнуть, но смогла издать лишь неприличный звук.

— Не останавливаться, гнида! — крикнул сзади Костя и посигналил.

— А это твой раб, что ли? — крикнула женщина. — Подари его мне. Он мне будет ножки между пальчиков вылизывать.

— Это чертила! — строго сказал Костя. — Но я его проучу. Выбью из него всё говно.

— А можно мне посмотреть? — спросила она. — Это так интересно.

— На здоровье.

Она увязалась следом, попивая вино и расплёскивая под ноги.

— Это издевательство над человеком, — сказал Вольский. — Разве вы не видите?

— Молчи, пёс, — ответила она.

— Можешь дать ему поджопник! — крикнул Костя.

— Ой, правда?

Она от души врезала тяжёлым ботинком. Вольский охнул от резкой боли в копчике и рухнул ничком.

— Встать! — скомандовала она.

— Слышал, что дама сказала?

— Гады, — прошептал Вольский в асфальт. — Проклинаю вас.

— Он нас проклинает, — захохотала женщина.

Он кое–как выпрямился и поковылял дальше. На перекрёстке у светофора, горящего красным, Вольский немного передохнул, лёжа на животе и тяжело дыша. Женщина ходила вокруг него. Плащ её развевался.

— Онанист, кто тебе разрешил лежать? Кто тебе разрешил смотреть на мои сиськи и жопу?

Вольский мстительно представил, как насилует её, намотав на кулак волосы, но никакой радости ему это не доставило. Хотелось спрятаться. И уснуть, жалея себя.

За перекрёстком к нему прицепилась бездомная собака. Сначала пёс бежал рядом, потом зарычал и попытался пристроиться сзади.

— Трахни, трахни его! — вопила чёртова баба, хлопая в ладоши.

— Правильно! — подхватил Костя. — Звери тоже имеют право. Нет такого закона, чтобы было нельзя.

Пёс скакал, визжал и хватал зубами одежду. От него ужасно воняло. Вольский не сдержался и коротко, жарко блеванул.

— Фууу, какой слабый!

— Все они такие, чертилы.

Женщина снова пнула его под зад. Вольский заплакал. Слёзы и сопли падали на асфальт. Спустя вечность откуда–то издалека, как сквозь вату, донёсся голос Кости:

— Кажись, почти на месте…

Вольский издал протяжный стон и рухнул.

— Чего это с ним? — спросила женщина.

Пёс наконец пристроился где–то в районе поясницы, быстро справил половую нужду и убежал, радостно скуля.

— Хрен его знает. Неважно. Тебя подвезти?

— Конечно.

— Куда?

— Да пофигу куда. Только у меня денег нет.

— Разберёмся.

Она залезла в машину, и таксист тут же рассказал ей про умершего кота.

— Животные страдать и умирать не должны, — ответила она. — Только люди! Только люди!

— Согласен.

Потом они уехали.

Вольский лежал и смотрел на свой дом. Он видел окна квартиры, в которой жил. В комнате горел свет. Встать не было сил. Ладони горели. Разбитые колени пульсировали. Вольский нащупал смартфон, с трудом извлёк его, перевернулся на живот и стал трясущимся пальцем водить по экрану. Сперва он по ошибке позвонил Кате.

— Фашист! — сказала она и отключилась.

Саша долго не отвечала. Вольскому стало страшно. Наконец она отозвалась слабым, почти неживым голосом.

— Коля, где ты?

— Я прямо у дома. А ты пьяная, что ли?

— Нет. Я выпила таблетки и уснула.

— Ты пыталась отравиться? — спросил Вольский.

— Просто приняла успокоительное. Приходи. Почему ты не приходишь?

— Не могу. Мне плохо и больно.

— А где ты?

— Говорю же, у дома. Но не во дворе. Напротив.

— Голос у тебя странный.

— Я лежу на земле. И не могу встать. Я покалечен весь. Алло, ты слышишь? Алло, алло!

Саша не отвечала. Вольский попытался ползти, скуля и причитая. Залез в лужу и не смог уже выбраться. Показалось вдруг, что это огромное болото и он в нём увяз. Вольский перевернулся на бок, нащупал сигареты, долго возился, пытаясь достать из пачки, ронял, искал зажигалку, слабо крутил колёсико. Покурить так и не получилось. Он услышал быстрый топот и повернул голову. Из подворотни выбежала Саша. Её шатало.

— Коля! — заорала она. — Коля! Вставай!

— Я не могу.

Она схватила его за шиворот и поволокла по земле. Вольский удивился её силе. Его ноги в драных штанах беспомощно волочились по земле. К носку ботинка прилип кусок целлофанового пакета. Вольский закрыл глаза. Издавая громкие стоны, Саша доволокла его до парадной, открыла дверь и втащила внутрь.

— Мне плохо, — прошептала она, задыхаясь. — Сейчас сердце выскочит.

— Отдохни, — сказал Вольский.

Саша легла рядом с ним на грязный пол. Он равнодушно вспомнил, как однажды ночью они лежали на вьетнамском пляже и смотрели на великое звёздное небо. Это было лет пять назад. Сейчас над ними висел шелушащийся потолок.

— Коля, что с тобой случилось? — прошептала Саша.

— Подрался с таксистами, — ответил Вольский. — Они пытались затащить в машину женщину, я заступился. Меня поколотили. Но им от меня тоже досталось. Одному я сломал палец. Другому разбил мошонку. Он рыдал и жаловался, что у него умер кот.

— Коля!

— Что?

— Это какой–то бред!

— Но так всё и было.

— Бред, — повторила Саша. — Ты болен. Это психоз? Или что?

— Я здоров, — сказал Вольский, разглядывая окровавленные руки.

— Ты даже не похож на себя. Ты чужой. Я не чувствую тепла от тебя. Мне страшно.

«Бабское нытьё», — подумал он.

— Я тебя люблю.

— Нет, — сказала Саша. — Я не чувствую. Ты это таким тоном говоришь…

— Каким?

— Не знаю. Таким тоном сообщают, что идут в магазин или в ванную. Звучит пусто. Фальшиво. Никак.

— Зачем же ты прибежала меня выручать? — спросил Вольский.

— Я‑то тебя по–настоящему люблю, — сказала Саша.

Вольский наклонился и сильно укусил её за ключицу. Саша взвизгнула и отшатнулась. Потом вскочила. Брезгливо, будто дохлое насекомое, стряхнула с ладони окурок.

— Коля, ты что творишь?!

Плача, она убежала к лифту.

— Не бросай меня, я в беде, — проскулил он.

Кажется, получилось не очень фальшиво.

Она вернулась, снова схватила его за шиворот и заволокла в кабину. Вольский сидел на полу, поджав ноги, улыбался и смотрел на Сашу снизу вверх.

— Зачем ты меня укусил? — спросила она.

— Это от любви. Я сейчас вспоминал, как мы лежали на пляже…

— Коля, тебе надо сходить к психиатру. Дело серьёзное. Ты сделаешь это ради меня?

— Для тебя