Астральная жизнь черепахи. Наброски эзотерической топографии. Книга первая - Яков Шехтер

С юмором у капитана все было в порядке, и я не выдержал.

– А на ликероводочный заявки есть?

– Ликероводочный на сегодня заявок не прислал, – подхватил капитан, – зато на каждый штык имеется по десять повесток, которые нужно доставить в течение дня. После этого можете считать себя свободными.

– А как с нашими повестками? – поинтересовался кто-то опытный.

– Личность, доставившая в военкомат десять подписанных повесток, получит обратно свою, с погашенной на текущий год задолженностью Советской Армии и Военно-морскому флоту.

Лучшего варианта нельзя было ожидать. Повестки я разносил до самого вечера, по несколько раз возвращаясь к одним и тем же адресатам. Нужно было не просто вручить повестку, а заставить жертву подписаться на корешке. До военкомата я добрался только в девять вечера, сдал подписанные корешки и, отпущенный на все четыре стороны до следующего указания, отправился домой.

Весточка, принесенная Панкой, выглядела куда серьезнее; вручение повестки через первый отдел означало обязательную явку и, почти наверняка, встречу в военкомате с сотрудником КГБ. Могли отобрать паспорт, могли «забрить» на три месяца в армию, могли посадить на пятнадцать суток – в общем, могли все, что угодно.

В такой, весьма способствующей раскаянию обстановке, я встретил Рош-Хашана. Праздник прошел как обычно, разве только молился я с большей сосредоточенностью и рвением.

На следующий день, помахав перед носом секретарши повесткой из военкомата, я ушел с работы с самого утра. Здание комиссариата находилось в центре старого города, в десяти минутах ходьбы от синагоги, и ноги, сами собой, привели меня к ее уютному зданию. Реб Берл сметал пыль со ступенек.

– Соскучился?

– Соскучился.

Я поднялся на второй этаж, достал том Талмуда и распахнул его там, где закончил читать перед праздником. По еврейской традиции, в трудную минуту нужно отложить в сторону все дела и немного поучиться.

Но учеба не шла, мысли разлетались в разные стороны, словно птицы, упорхнувшие из сети птицелова. Минут через десять снизу раздался голос реб Берла:

– Спускайся, гости пришли.

Под «гостями» обычно подразумевались иностранцы. Старики совсем не знали английского, и объясняться с туристами приходилось мне.

Я не ошибся, в большом зале синагоги восхищенно озиралась пара явно зарубежного происхождения. Дело было не в одежке, хотя и одеждой они явно выделялись из общей массы, а в иной манере стоять, поворачивать голову, двигать руками.

– И эти лопочут о Гаоне, – голос реб Берла выдавал его раздражение, – так передай им, что встретиться с ним невозможно. Пусть обождут до своих ста двадцати[50].

Несколько месяцев назад в синагогу забрела группа американцев из медвежьего угла, то ли Минессоты, то ли Миссури. Откуда-то они прослышали о знаменитом еврейском мудреце из Вильны и на полном серьезе просили реб Берла устроить им встречу с Гаоном.

– Последний раз его видели в этом городе лет двести назад, – ответил реб Берл, – но, если вы хотите, попробуйте поискать, возможно, он бродит по улицам, в ожидании встречи с вами.

Сегодняшняя пара точно знала, чего она хочет. Им нужна была могила Гаона, и прямо сейчас. Если можно, пожалуйста. Мы очень просим. И жалобные взгляды человека, попавшего в стесненные обстоятельства.

Особенно просяще выглядела жена, симпатичных размеров крашеная блондинка в джинсовом сарафане. Вообще-то говоря, американок другого колера я никогда не встречал; то ли все они, в качестве маскировки, специально перед поездкой в Россию перекрашивались под блонду, то ли иные цвета считались в Америке неприличными. Честно говоря, у меня не было никакой охоты ехать на кладбище, предстоящее посещение военкомата занимало мысли без остатка. Но блондинка так жалобно смотрела, строила такие умильные гримаски, что я не выдержал и согласился.

– Только, пожалуйста, – предупредил я их, – в такси ни слова. Все таксисты – агенты КГБ, могут сразу сообщить, и нас заберут прямо из автомобиля.

Перепуганные американцы забились на заднее сиденье и всю дорогу просидели точно мыши, поблескивая любопытными глазами на проплывающие за окнами пейзажи старой Вильны. Когда машина остановилась перед воротами кладбища, они резво высыпались из такси и рванули к воротам, створки которых украшали два огромных магендавида. Таксист вопросительно посмотрел на меня.

Положение получилось просто идиотское. Обычно встречи с иностранцами неплохо обогащали, расчувствовавшиеся туристы одаривали гида мелкими, с их точки зрения, подарками, стоившими в СССР немалые деньги. Однажды мой приятель получил от особенно растроганного туриста фотоаппарат, который тот жестом грузинского князя попросту снял с шеи и передал несчастному советскому еврею. Несмотря на всплеск эмоций, пленку из камеры он все-таки вытащил, продемонстрировав сим разницу между отсталым грузинским феодалом и просвещенным американцем.

Мой приятель, работавший инженером в проектном институте, отнес фотоаппарат в комиссионку и вернулся из нее с вытаращенными глазами. За подарок «князя» ему тут же отсчитали его полуторагодовую зарплату и усиленно приглашали заходить еще. В продажу камера так и не поступила, видимо, продавцы «наварили» на ней еще пару месячных окладов советского инженера.

Наверное, я был единственным гидом американских туристов, который рассчитался за такси из собственного кармана. Но деваться было некуда, парочка уже скрылась за воротами и осторожно поглядывала из-за створок, выжидая, когда я освобожусь от «агента КГБ».

Не успел я отворить до конца дверь, как блондинка веретеном ввернулась в прохладный полумрак склепа. На голове у нее оказалась невесть откуда взявшаяся косынка, сразу превратившая гладкую американку в обыкновенную еврейку. Я отвернулся: у нас не принято рассматривать молящегося, особенно женщину.

Ее муж тем временем расстегнул сумку, извлек из нее штатив, видеокамеру, не торопясь, свинтил их вместе, и, установив напротив склепа, принялся за съемки. Так продолжалось несколько минут; ухали голуби в ветвях кладбищенских сосен, осторожно стрекотали сверчки в траве на братской могиле жертв погрома, тихонько жужжала видеокамера. Вдруг из склепа послышались странные звуки, напоминающие то ли заглушаемый кашель, то ли сдавленные рыдания.

Я заглянул внутрь. Американка билась головой о плиту над могилой Гаона и стонала сквозь крепко сжатые губы. Слезы обильно текли из ее глаз, орошая бетон надгробия. Благополучные люди так себя не ведут на могилах праведников, видимо проблем у этой благополучной с виду парочки хватало.

Я высунул голову из склепа и отошел в сторону. Через несколько минут американка позвала мужа. Разобрать ее неразрывное бормотание я не смог, но муж разобрался в нем с завидной легкостью. Он вытащил из сумки небольшую косметичку и на секунду заглянул в склеп. Блондинка появилась спустя несколько минут, успев привести себя в порядок, Кроме припухших век и отяжелевших мешков под глазами, ничто не выдавало в ней женщину, недавно рыдавшую навзрыд. Косынка сидела на ней уже кокетливо, превратившись из ритуального покрытия волос в украшение.