Северный пламень - Михаил Голденков

В воду, охнув от страха, отправилась самая старшая из сестер, со странной старомодной прической. Она тоже оказалась отнюдь не невесомой и тут же начала тонуть… Ее быстро вытащили на мокрый помост. Но младшая из сестер, ее звали Антонина, упорно не желала идти в воду.

— Нет, не надо! Я боюсь! — кричала девушка, трясясь всем телом.

— Набери воздуха и не дыши! — советовал участливо Евген, который, похоже, проникся сочувствием к несчастным девушкам…

«Может, хватит уже? Вон как бедняжка перепугалась!» — подумал было Кмитич, но девушку, издающую дикие крики, уже столкнули в воду. Лицо Кмитича обдало брызгами.

— Тащи назад! — крикнул он, глядя, как белый силуэт скрюченной девушки уходит на глубину, впрочем, небольшую — взрослому человеку по грудь, но утонуть в позе, когда не пошевелить ни рукой, ни ногой, можно даже в луже…

— Тащи! — громче крикнул Микола, видя, что мужчина, стоящий на помосте, замешкался…

— Сорвалась! — крикнул тот, показывая обрывок тонкой веревки… Все стояли, остолбенев.

«Купанье ведьм»

Микола первым пришел в себя и бросился в воду, скрылся там с головой, тут же вынырнул, держа в объятиях мокрое скользкое тело девушки… Оршанский князь выбрался на берег, положил девушку на землю, чуть покрытую свежей зеленой травкой.

Антонина лежала с закрытыми глазами, не подавая признаков жизни.

— Утопла! — вскрикнула какая-то женщина.

Кмитич припал ртом к холодным мокрым губам девушки, стал делать искусственное дыхание, периодически хлопая ее по щекам… Ресницы девушки задрожали, и вот ее веки приоткрылись, обнажая светло-голубые глаза. Она вздохнула, закашлялась.

— Она больше перепугалась, чем воды наглоталась. От страха в обморок упала, — как-то спокойно сказал пан Бык, стоя рядом. Вид у него был кислый, словно под нос старосте подсунули луковый суп. Похоже, не того результата Суда Божьего он ожидал.

— Заткнитесь, вы! — Кмитич сам не узнал себя в таком гневе. — Это из-за вас чуть не утонула девушка! Ответили бы, пан староста, по всем статьям закона за убийство!

Староста побледнел, перекрестился и, часто кланяясь, отступил, как бы извиняясь… Девушка уже сидела, прикрыв грудь руками, продолжая дрожать, стуча зубами. Кмитич ножом освободил ее пальцы от пут. Кажется, бедняжка была не на шутку перепугана. К Антонине подскочила ее маленькая сестра, рыдая и обнимая за шею… Люди заботливо укрыли девушку длинными белыми рушниками…

— Пан, пойдемте в хату! Вон мокрый весь! — обратилась к Миколе пожилая женщина, что принесла рушники. Похоже, она иного исхода «купания ведьм» и не ожидала.

— Дзякуй, — кивнул ей благодарно Кмитич, — очень будет кстати.

Он поднял свою треуголку, выжал ее, отряхнул и отправил на мокрую голову, бросив на ходу в сторону старосты:

— Вы лучше не мудрите с ведьмами, пан староста, а пригласите лекаря, пусть разберется, от чего дохнут ваши коровы, или я пришлю судью, чтобы разобрался с вами…

Не дождавшись Юрья, армия шведского короля покинула Гродно, громыхающим грозным обозом отправившись в Польшу, по варшавскому тракту, прямиком в столицу Речи Посполитой. Сейм Польши, когда требовал, чтобы Карл не нарушал польских границ, в самом деле не давал никаких обязательств со своей стороны, что впредь польская территория не будет служить прибежищем для саксонской армии. Это обстоятельство не на шутку разозлило Карла и его генералов и заставило наплевать на обещания полякам. Поэтому юный шведский монарх ничуть не колебался перед пересечением границы Польши. Варшава, впрочем, сама распахнула ворота перед шведским войском. Там Карла ожидали как приятные, так и не очень приятные новости. Из неприятных: Якуба Собесского, кандидата Карла на польский престол, как и его брата Константина, в Варшаве, увы, не оказалось — оба сына последнего славного короля Речи Посполитой Яна Собесского были насильно вывезены Фридрихом в Саксонию… И лишь юный Александр остался на свободе. Ему Карл и предложил занять польский трон вместо Якуба.

— О, нет! — краснел Алесь, похожий как две капли воды на своего великого отца в юности. — Королем должен стать не я, а Якуб. Я никогда не соглашусь. Или ищите кого другого…

* * *

Ну а что же Кароль Станислав? С вверенной ему Фридрихом Августом панцирной хоругвью он не стал оборонять Варшаву, не желая воевать со шведами, считая это самоубийством. Вопреки желанию Фридриха, Кароль тихо удалился в Олыку, где засел без признаков существования, приглядываясь, однако, к сторонникам лагеря шведского короля. Затем «Радзивилл-номер-один», понимая, что его балансирующая между всеми политика не доведет до добра его самого и его семью, приехал в родной Несвиж, к жене Анне и детям, чтобы подготовить их эмиграцию…

Кароль Станислав сидел вечером в кресле Гетманской залы и смотрел на портреты своих знаменитых родственников, думая, что, может, сейчас во мраке холлов и комнат по замку бродит неупокоенный дух Барбары Радзивилл. Он долгое время не верил в рассказы о привидении Барбары, даже не верил отцу, но сейчас стал думать, что и тут ошибался. Ему стало даже казаться, что дух Барбары далеко не одинок в Несвижском замке… Сидя в глубоком кресле перед потрескивающим камином, Кароль и в самом деле слышал какие-то шаги по коридору, какие-то странные не то женские, не то детские голоса… Зябкий холодок пробежал по телу Кароля Станислава, он вздохнул, встал, подошел к столу и запалил еще один подсвечник; возвращаясь обратно, остановился, чтобы посмотреть на свое отражение в большом круглом зеркале… «Странно, ем в последнее время мало, а лицо опухло, круги под глазами… Почему? Может, много курю и нервничаю?» — подумал Кароль… Он вновь сел в кресло и, докуривая трубку в длинном янтарном мундштуке, принялся рассматривать портреты своих знаменитых родственников в позолоченных рамах. С полотен молча и как бы с укоризной смотрели лица молодых, с пышными шевелюрами Януша, Богуслава и Михала Радзивиллов… «Что бы посоветовал сейчас мне отец, окажись он здесь?» — Кароль с грустью глядел на молодое лицо отца на полотне… Князь задремал в ароматном облачке ямайского табака, как вдруг… Он поднял голову от странного холодного порыва ветра… Даже на руках волоски встали дыбом… Перед ним стоял… его отец, точно такой же, как на картине, лет двадцати, не больше, с каштановыми кудрями, ниспадающими на плечи, в модном флорентийском платье.

— Тата… — не то спросил, не то подумал Кароль, выронив от растерянности трубку. Михал Радзивилл, не глядя на Кароля, поднял трубку, прошелся по комнате, скрипя новыми блестящими ботфортами, прошел мимо зеркала, не отражаясь в нем никак, остановился у окна, положив на подоконник трубку Кароля, и стал что-то рассматривать во дворе.

— Ну и что ты будешь делать? Доволен ли тем, что уже сделал? — спросил наконец отец, продолжая что-то с любопытством рассматривать за окном.