Гимназистка. Под тенью белой лисы - Бронислава Антоновна Вонсович

них были холодные оценивающие глаза и чуть вытянутые носы, вынюхивающие всех посторонних и все постороннее. Лабораторное стекло я уже домыла, но в воздухе еще висели запахи, бьющие прямо по нежным оборотневым носам, отчего один тут же чихнул и гнусаво сказал:

– Чисто.

Вслед за ними в лабораторию ввалилась группа нарядных кавалеров и одна дама, которая сразу радостно приветствовала Тимофеева, показывая, что родство для нее не пустой звук. Была она очень худа, имела густые волосы цвета спелой пшеницы, уложенные в высокую прическу, и неприятную улыбку, показывающую мелкие острые белые зубки. Простого фасона платье было украшено пышным бантом у горла, наверняка призванным замаскировать отсутствие груди.

– Как продвигаются ваши исследования, дядюшка? – защебетала она, процокав каблуками сразу к Тимофееву. – Мишель считает, что вы занимаетесь одним из важнейших направлений в целительстве.

Мишелем, по всей видимости, она обозвала наследника престола, который был довольно похож на своего отца, портрет которого висел у нас в гимназии, так что с опознанием у меня проблем не возникло. Хотя встреть я его на улице, никогда бы не подумала, что это тот самый Михаил Александрович, которого прикрыл собой мой Хомяков. Уж я бы ради этого типа рисковать собой не стала.

Потому что был он… совершенно обычный. Таких на улице каждый второй ходит, если не каждый первый. Хотя, казалось бы, настоящий принц, да еще оборотень-лев должен привлекать внимание и внешней красотой, и внутренней силой. Но ни того, ни другого не наблюдалось. Карликовый какой-то лев собирается возглавлять нашу страну. Но какой-никакой, а законный правитель, и нужно придумать, как ему незаметно подсунуть реликвию. Была бы она сейчас при мне, глядишь – и вернулась бы к владельцам.

– Именно так, Софи, – важно кивнул Михаил Александрович и лениво обвел глазами лабораторию, задержавшись на мне с истинно мужским интересом. Сразу видно, что девушки его привлекают куда больше науки. – Вы ведь Рысьина, если мне не изменяет память?

Софья Данииловна развернулась так споро, словно была не барышней, а флюгером, быстро реагирующим на изменение ветра. Тимофеев был забыт и оставлен, она же устремилась к жениху, встав так, что оказалась между мной и им. И все это за считаные мгновения, я даже ответить ничего не успела.

– Разумеется, Рысьина, – переключила Соболева внимание на себя. – Нам же говорили, что она здесь работает. Странный выбор для представительницы такого крупного клана. И это в то время, когда нам не хватает рук для нашего благотворительного общества, – с искренним возмущением закончила она.

– Не преувеличивай, Софи, – лениво бросил Львов, продолжая на меня глядеть, как на какое-то диковинное существо. – Возможно, работа здесь принесет пользы больше, чем в вашем обществе.

В котором рук если и не хватает, то только тех, кто может правильно удерживать чашку, а заседания наверняка проходят параллельно с перемыванием косточек неугодным особам. Не хотелось бы мне попасть им на язычок.

– Что ты такое говоришь, Мишель? – возмутилась Соболева. – Наше благотворительное общество приносит огромную пользу. Твоя сестра это понимает, поэтому и взвалила на себя столь тяжелый труд, который не каждому по плечу.

Я бы с удовольствием поменялась местами с Ольгой Александровной на время этой инспекции, и мне кажется, что охрана не очень и возражала бы против такой замены. Во всяком случае, один охранник – так точно. Но вместо этого смелого заявления я всего лишь сказала:

– Боги каждому дают ту ношу, которую человек в состоянии вынести.

– Не всегда мы видим знаки богов, – парировала Соболева. Ей ли не знать: святилище Горностаевых для их клана закрыто. – И никто, даже мы сами не знаем предела собственной выносливости.

Смотрела она с крайней степенью неприязни, почему-то решив, что я пытаюсь привлечь внимание ее жениха. Право слово, привлеклось оно безо всякого моего на то желания. Похоже, о любви в будущем браке и речи не шло, одни политические выгоды. А невеста ревнует уже даже не к поступкам, а к разговорам. Привлекать внимание этой пары совершенно не хотелось, поэтому я бросила умоляющий взгляд на Тимофеева.

– Елизавета Дмитриевна у нас работает недавно, – пришел он мне на помощь, – поэтому вряд ли сможет рассказать о том, чем мы тут занимаемся, ваше императорское высочество.

– Почему же? – неожиданно ответил Львов. – Взгляд нового человека может подметить то, на что постоянно работающий не обратит внимания, не так ли, Елизавета Дмитриевна?

Софья Данииловна разве что не задымилась от злости, сжав губы совсем в тонюсенькую ниточку и сверля меня гневным взглядом. Злить ее еще больше не было ни малейшего желания. Непредусмотрительно злить будущую императрицу.

– Боюсь, ваше императорское высочество, я не столь наблюдательна, – осторожно ответила я. – Я только вступила на эту дорогу и даже маленького шажка по ней не сделала, поэтому не могу судить о проделанной тут работе, хотя мне она кажется грандиозной.

– Вот как? – не отставал от меня Львов. – Первый шажок, говорите? И почему вы решили выбрать целительскую стезю?

– Семейная традиция, – опять попытался переключить внимание на себя Тимофеев. – Дедушка Елизаветы Дмитриевны был выдающимся целителем и совершал такое, к чему мы до сих пор подойти не можем.

– Почему не можете? – наконец отвлекся от меня Львов.

– Никто не может повторить, – пояснил Тимофеев с тяжелым вздохом. – А записи Седых, увы, утеряны.

– Как такое случилось, Филипп Георгиевич, если они были столь важны? – сурово спросил Львов, проявляя истинно монаршее неудовольствие.

– Сам диву даюсь, ваше императорское высочество, – ответил Тимофеев с явным сожалением. – У покойного была прекрасная библиотека, посвященная целительским делам, она тоже пропала. В его доме не нашлось ни единой бумажки. Я считаю это настоящим преступлением против целительства. Да что там против целительства? Против государства.

Я невольно вздрогнула. В нашем доме все бумажки тоже вычистили. Возможно, они сейчас лежат вместе с бумагами покойного Станислава Андреевича? Или эти происшествия вовсе не связаны? И не про эту ли библиотеку говорил дух, если его слова вообще имели какой-то смысл?

Филипп Георгиевич разразился речью о пользе целительской артефакторики, я же бочком, по стеночке начала продвигаться к выходу, не желая привлекать более внимание ни цесаревича, ни его нервной невесты. Я уже почти добралась до двери, как вдруг та распахнулась, явив воинственного Соколова, который размахивал каким-то свертком и орал:

– Смерть сатрапам!

От неожиданности я запнулась, полетела прямо на аспиранта и выкатилась с ним в коридор, в ужасе ожидая, что его бомба взорвется прямо сейчас и разметает на части не только его, но и меня. Но охрана оказалась на высоте, тут же среагировала, прикрыла каким-то плетением отлетевший сверток и скрутила незадачливого нападающего, стряхнув меня с