Мрак над Джексонвиллем - Брижит Обер

— У него была та же фамилия, что и у вас. Л. Ь. Ю. И. С. И карточки, должно быть, перепутали. Как бы там ни было, завтра Стивенсон получит результаты ваших анализов. Я вам перезвоню.

— Вонг! Подождите! Это же невозможно…

— Прекрасно понимаю, что невозможно. Вам следует принять пару рюмок спиртного и лечь в постель. Доброй ночи.

Вонг повесил трубку. «Эта цветущая желтая макака не желает иметь ничего общего с усохшим и падшим белым субъектом», — швырнув трубку на рычаг, гневно подумал Льюис. Он сердито закусил губу и почувствовал, как она лопнула; хлынула черная вонючая кровь. Бумажной салфеткой Льюис промокнул ранку. Возникло вдруг такое ощущение, будто в штанах стало мокро, — он приподнялся со стула и на пластиковом сиденье увидел коричневатое, похожее на жидкую грязь пятно.

— Господи, под себя наделал, — прошептал Льюис и заплакал крупными слезами пополам с зеленоватой слизью — капля за каплей они падали на протокол вскрытия.

Обхватив голову руками, он — на свое счастье — потерял сознание.

Девятнадцать тридцать. Круглая довольная луна уже висела высоко в небе. Джереми заканчивал кормить кроликов. Мэрилу, похоже, нервничала — выкатывала глаза и скалила зубы. Джем протянул руку, собираясь ее погладить, — она приоткрыла рот, — но замер, услышав голос Деда:

— Джем, ужинать!

— Спокойной ночи, Мэрилу!

Он послал толстой крольчихе воздушный поцелуй и побежал домой. Красные глаза Мэрилу следили за ним из темноты; черный таракан, проскользнув меж оскаленных желтых зубов, выбрался наружу и забегал по клетке.

Дед Леонард выглядел озабоченным. Сел за стол и, ни слова не говоря, принялся есть капустный салат, жадно запивая его пивом; Джем выдвинул стул и положил себе на тарелку ужин: капуста, сосиски, кетчуп.

— Ты пойдешь завтра на фейерверк? — чтобы что-то сказать, спросил Джем.

— Завтра? — Дед как-то зловеще улыбнулся. — В данный момент я не слишком склонен строить планы на завтра, — продолжил он, не переставая жевать; его глаза, похожие на пару серебряных монет, были прикованы к стакану с пивом.

Он поднял голову, и у Джема возникло такое чувство, будто его пригвоздили к стулу.

— Скажи, Джереми, ты веришь, что мир реален?

Ну вот — и Деда проняло.

— Кто знает, Дед; может быть, я сейчас просто сплю или кому-нибудь снюсь; ты же слышал о таких штуках…

— Но ты чувствуешь, что он реален?

— Ну, наверное. Даже если я и воображаю что-то другое, я чувствую, что он реален.

— Потому что чувствуешь реальным самого себя, да?

Джему стало не по себе; он поерзал на стуле, нацепил на вилку кусок сосиски и поболтал ею в воздухе. Может, за всем этим последует хорошая оплеуха? Или Дед тоже уже созрел? Взгляд Джереми осторожно скользнул в сторону двери, распахнутой в усеянную звездами тьму, откуда круглой мордой смотрела на него луна. Если Дед явно вознамерится схватиться за нож, ему останется только одно — шариком скатиться вниз по ступенькам.

— А можешь ты мне сказать, Джем, как ты себя почувствуешь, если вдруг перестанешь ощущать свою реальность?

— Не знаю. Как во сне, наверное.

— И тебе любой ценой захочется быть настоящим. Ты ощутишь, что распадаешься на ниточки, и попытаешься любым способом уцепиться за настоящую жизнь, и это будет ужасно — разве нет?

— Ну да, конечно же ужасно.

Не упускать из виду дверь и Дедовы руки.

— Ладно, парень, нам ведь на все это плевать — мы то живы, верно?

Сказав это, Дед расхохотался и залпом допил пиво. Джереми салфеткой промокнул лоб.

— Ты ничего не ешь, сынок?

— Да нет же, ем, — буркнул Джем, машинально отправив в рот кусок сосиски.

Лишь бы только они поскорее нашли какое-нибудь противоядие от этого мерзкого газа. Джем решил просунуть ножку стула в дверную ручку — так всегда делают в кино. И спать одетым. А может быть, даже взять с собой в постель охотничий нож, который Дед подарил ему на последний день рождения — чтобы он мог играть в Рэмбо, бегая по холмам.

Дед снова налил себе пива и опять выпил его залпом. Резким движением он наполнил вдруг стакан Джема.

— Пей, сынок; может, и тебя скоро кто-нибудь выпьет! — и опять дико захохотал.

Джем в нерешительности взглянул на него. Пиво? Дед предлагает ему выпить пива? Он поднес стакан к губам и вспомнил о тех юношах-ацтеках, которых поили допьяна, прежде чем вонзить в них жертвенный нож, — так говорила миссис Мюррей, преподавательница истории.

— Ну что же ты не пьешь? — Голос Деда уже гремел, его серебряные глаза сверкали, как чешуя рыбы-луны.

Закрыв глаза, Джем выпил. Горько, зато освежает. Он снова открыл глаза. Дед стоял в дверях, глядя во тьму — словно ему там что-то послышалось.

Какое-то жужжание. Невнятные слова. Шипение. Джем наконец узнал характерный звук одного из радиоприемников и успокоился. Почему только Дед его не выключит? Старые приемники, до блеска надраенные, рядком стояли на длинном столе под крышей веранды. Джем засек среди них один включенный — здоровенная, как телевизор, старая штуковина. Оттуда донесся женский голос, но слов было не разобрать — они тонули в каком-то бульканье.

— Пожалуйста! — вдруг отчетливо крикнула женщина, но ее голос тут же перекрыл симфонический оркестр.

— Что это играют?

— Девятую симфонию Бетховена — был такой немецкий композитор, — не отводя глаз от приемника, ответил Дед.

— Знаю я про Бетховена, — оскорбленно возмутился Джем, — совершенно невозможный глухо-психованный тип. А еще его музыку всегда включают в конце фильмов про войну.

Голос женщины — явно негритянки — перекрыл бурные звуки «Гимна радости»:

— Я не могу!

— Две передачи одновременно пустили, — заметил Джем.

— Но почему, почему! — вопила женщина.

— Забавно, точь-в-точь голос миссис Робсон…

Дед подошел к столу и повернул ручку приемника. Джем заметил, как на обратном пути он раздавил что-то на полу. По небу разлилось молочно-белое сияние.

— Скоро будет гроза, — заявил Дед и взял в руки старый номер «Нэшнл Джеогрэфик».

Он растянулся в кресле-качалке и принялся медленно раскачиваться.

Джереми встал, сполоснул тарелки и исчез в своей комнате. Раз уж мир перевернулся, то остается лишь сидеть перед телевизором — чудом не разобранным на запчасти древним ящиком семидесятых годов, который отреставрировал для него Дед.

Он включил его, и по экрану, шевеля картонными челюстями, дружным шагом двинулись гигантские муравьи. Здорово, сейчас все черные мысли сразу выветрятся!

Тоби Робсон неподвижно сидел перед телевизором; на экране Дубина Джо Барнет душил Дорожный Каток Миннесоты, Буффало Джонса. Две огромные туши, тяжело дыша, перемещались по рингу. Робсон, расслабившись, сидел на широком кожаном диване со стаканом виски в руке, устремив пустой взгляд на экран. Он был страстным любителем кеча и никогда не пропускал важных матчей. Но сегодня целиком ушел в свои мысли и словно ослеп.