Слеза Евы - Елена Дорош

– Может, не сегодня?

– Именно сегодня. Я и так долго откладывал.

Долго? Да они только вчера объяснились.

Видя, что Глафира сбита с толку, Шведов повернул к себе ее зардевшееся от волнения лицо.

– Я в тебя с первого взгляда влюбился.

– Это когда Шарик нас чуть не слопал?

– Хорошо, что не слопал. Я ему за это в тот же вечер купил говяжьих костей. Очень он их уважает.

– Да, спасибо ему.

– Это тебе спасибо. – Он подтолкнул ее к выходу. – Иди.

Стоя в прихожей, Мотя как раз собиралась снять салоп, надетый по случаю наступивших «черемуховых» холодов. Глаша, появившаяся не с улицы, а из соседней квартиры, да еще с загадочным лицом, заставила ее насторожиться. Чего это она удумала?

– Мотя, – сказала Глафира и кашлянула. – Сергей Шведов просил предупредить, что зайдет… по важному делу.

– Какому еще делу? – уточнила та, продолжая стягивать салоп.

– Просить у тебя моей руки! – выпалила Глафира.

Мотя как стояла, так и села на табуреточку, куда обычно ставила сумку с продуктами. Неснятый салоп ошарашенно растопырился на плече.

Глафира замерла. Мотя молчала.

Ну не томи, родимая!

– А куда ты рушник вышитый положила, не помнишь? – вдруг спросила Мотя, поднимая голову.

У Глафиры отлегло от души.

– В комоде лежит.

– Доставай.

Когда принаряженный Шведов с букетом и бутылкой шампанского явился свататься, его встретила важная Мотя в газовом платочке и с иконой, обвитой рушником.

Шведов, никогда не участвовавший в подобных мероприятиях, заробел и заглянул за ее спину в поисках Глафиры. Никого не обнаружив, он понял, что остался с Мотей один на один. Сергей подобрался. Не оплошать бы!

Потом, вспоминая этот момент, он всегда покрывался мурашками – так ему было тогда страшно.

Запинаясь на каждом слове и постоянно сглатывая, потому что в горле пересохло, он попросил Глафириной руки. С торжественным и печальным лицом Мотя молча выслушала, а потом кликнула Глафиру.

Ты вышла из комнаты и встала рядом с Сергеем. Мотя благословила их «Казанской», затем поднесла икону каждому к губам и сказала:

– Благослови вас Господь, дети мои, на долгие лета в любви и согласии.

И заплакала, прикрывшись кончиком платка. Сергей покосился на Глафиру. Чего делать-то надо?

– Мотенька, спасибо тебе, родная моя, – дрожащим голосом проговорила та и кинулась обниматься.

Сергей переступил с ноги на ногу. А ему можно? Или пока нельзя?

Из-за Глафириной спины высунулась пухлая рука и, захватив рубашку на шведовском животе, потянула на себя. Качнувшись вперед, Сергей оказался притиснутым к Мотиному боку, обнял обеих женщин и прижался губами к теплым Глафириным волосам.

Постояв такой живописной группой несколько минут, они наконец решили, что можно выпить. Даже Мотя разговелась.

Когда все уже порядочно захмелели, раздался звонок телефона. Мотя, сидевшая к нему ближе всех, глянула на экран и протянула мобильник Глафире:

– Вот ведь ветрогонка эта твоя Ирка! Как чует, что без нее празднуют! Гляди, нарисуется – не сотрешь!

Глафира схватила телефон. Она же позвонить обещала! Вот растыка! Ирка не дождалась и сейчас устроит разгон!

– Фирка, – услышала она голос подруги, – я еду к тебе.

Голос у Ирки был странный.

– Что случилось? – испугалась Глафира.

– Даже не знаю… Я должна рассказать тебе… кое-что… Жди дома и никуда не уходи.

Ирка говорила так, словно слова выдавливала, схватившись за горло.

Глафира в панике посмотрела на Сергея. Тот сразу все понял и, поднявшись, спокойно сказал:

– Матрена Евсеевна, вы не против, если мы с Глашей прогуляемся? Приедет ее подруга, начнет вешать на нас свои проблемы, испортит всю обедню. Лучше Глаша на улице с ней поговорит. Заодно и хмель выветрит. Мы ненадолго. А когда вернемся, будем пробовать ваши котлеты. Или я ошибаюсь и это не они шкворчат на плите?

Мотя перевела взгляд с одного на другого.

– Прогуляться желаете? Отчего же не проветриться? Я как раз картошку пожарю.

Пулей вылетев во двор – Сергей еле поспевал за нею, – Глафира кинулась на улицу и, встав, чтобы ее было отовсюду видно, закрутила головой.

– Откуда она едет? – спросил Шведов, останавливаясь рядом.

– Не сказала. У меня даже мороз по коже. У нее что-то случилось!

– Что именно она сказала?

– Должна рассказать кое-что.

– Может, про то, что Тобик ее окончательно бросил?

– Нет, Сереж. Я Ирку знаю. Она говорила так, будто… не могу объяснить.

– Думаешь, это как-то связано с нашим делом?

– Сереж, я сейчас не могу думать! У меня от страха мозги отключились!

Они ждали больше часа, но Ирка так и не приехала. Раз двадцать Глафира набирала ее номер. Никто не отвечал.

Сергей сходил за теплой курткой и набросил ее на плечи Глафире, которая металась по улице до угла и обратно, повторяя, как заведенная:

– Почему она не едет? Как ты думаешь? Почему?

Шведов нервничал не меньше. А если речь действительно шла о раритетах, украденных у Бартенева? Тогда Иркино отсутствие наводит на мысль, что с ней могли расправиться. Как это выяснить? Начинать обзванивать больницы и морги?

Сергей посмотрел на серую от переживаний Глафиру.

– Глаша, иди домой и успокой Мотю.

– Не пойду. Вдруг Ирка сейчас приедет.

«Не приедет», – чуть было не сказал Шведов.

– Я буду здесь и дождусь.

– Ты же ее никогда не видел!

– Глаша, успокойся. Забыла, что ли, как мы фотографии смотрели?

– Ах да… Я буду звонить тебе.

– Не надо. Мотя услышит. Я напишу, если… когда Ирка появится.

Глафира собралась с духом и пошла домой. Нельзя беспокоить Мотю. Если она узнает, что с ее близкой подругой что-то случилось, не переживет.

Прошмыгнув мимо Моти в комнату, она села на кровать, положила телефон на колени и уставилась на него, прожигая взглядом. Время от времени ей приходилось выглядывать, чтобы Мотя ничего не заподозрила.

Не выпуская телефона из рук, она прохаживалась мимо кухни то в туалет, то в комнату, даже напевала что-то легкомысленное, а потом снова замирала на кровати. Она продолжала ждать, хотя с каждой минутой все очевиднее становилось, что стряслась беда.

Она не видела, как пристально Мотя провожает глазами каждый ее выход, не слышала, как та подходит к двери и стоит, прислушиваясь и беззвучно шепча молитвы.