Держи меня крепче - Татьяна Полякова

– У них разладились отношения. Я имею в виду мою жену идочь. Девочка последнее время была взвинчена, а Людмила… Людмила была слишкомстрога с ней. Я сам не знаю, как это могло произойти… Наверное, жена слишкомчасто говорила о других детях, ставила их в пример Вике, успехи дочери незамечала, а любой ее промах… Иногда мне казалось, что она несправедлива кребенку. Мне следовало вмешаться раньше, но я сначала не придавал значения ихмелким стычкам, пока вдруг… произошла ужасная сцена и… и я был вынужденсогласиться с Людмилой: девочке требуется помощь психиатра. Обратился кФельцману, своему старому знакомому, он обещал помочь. Я подумал, что Викепомощь не повредит в любом случае… это вовсе не психушка, вы же там были и всевидели. Прекрасно понимаю, что просто поддался уговорам жены… в общем, мыотвезли Вику в клинику. В субботу утром мы были у Фельцмана, дочь просила забратьее оттуда, сказала, что хочет домой, скучает… Я готов был согласиться, ноЛюдмила настаивала, что девочке необходимо пройти курс лечения. Поэтому Вика ине хотела видеть мать.

– Почему она сбежала?

– Она же ребенок, а дети не всегда способны объяснитьсвои поступки. Сбежала и позвонила мне, не зная, что ей делать.

– Жена в тот вечер вам тоже звонила?

– Да. Ей сообщили о поступке Вики, звонивший неназвался. Думаю, это был кто-то из персонала клиники, хотя Фельцман уверяет,что никто не звонил. Людмила, по обыкновению, придала поступку дочери слишкомбольшое значение. Наговорила много несправедливого в ее адрес. Я не сдержался иответил ей… грубо ответил. Возможно, это и послужило причиной ее странногоповедения в тот вечер.

– Странность – это выпитый коньяк?

– Конечно, она была абсолютно равнодушна к спиртному.

– Соседи видели такси возле вашего дома примерно ввосемь вечера.

– Да, я знаю. Но ответить, кто к ней приезжал, не могу.Понятия не имею, жена ничего мне не сказала.

– Отправлять Вику в клинику после похорон матери вы нестали?

– Фельцман не настаивал, да и я хочу быть рядом сдочерью в такое время. Сегодня она пошла в школу.

– Она ведь ваша приемная дочь? – осторожноспросила я.

– Она моя дочь. И то, что ее биологическим отцомявляется кто-то другой, для меня ровным счетом ничего не значит.

Итак, Корзухин утверждает, что не знает, кто навестил егожену в субботу вечером, но его шофер слышал, как он сказал: «Она приезжала?»,следовательно, он все-таки знает, но скрывает по какой-то причине.

– Вашей старшей дочери не было в городе в тусубботу? – помедлив, спросила я.

– Конечно, нет.

– Вы в этом уверены?

Он уставился на меня вроде бы в недоумении.

– Я бы знал об этом.

– Что, если у Инны была причина молчать?

– Какая причина? Я вас не понимаю. Она вам что-тосказала?

– Она утверждает, что не приезжала сюда в субботу.

– Значит, так и есть. Мои дети не лгут.

– Какие у Инны были отношения с Людмилой?

– Нормальные.

– Они общались?

– Я женился, когда Инна уехала учиться. – Он помолчал,вновь потер переносицу, вроде бы собираясь с мыслями. – Мне не стоило ееотпускать. В тот момент я больше думал о себе, чем о ней. Мне казалось, все такудачно сложилось…

– А на самом деле?

– Вы же ее видели, – он не смог сдержать горькуюусмешку. – Она совершенно одинока, пишет дурацкие картины, по целым днямне выходит из дома. Ее окружение сплошь непризнанные гении. Я боюсь за нее,боюсь, как бы она не поддалась дурному влиянию. Пьющие компании или того хуже…Девочка решила, что не нужна нам. Это неправда, но переубедить ее…

– Вам не приходило в голову, что она в васвлюблена? – перебила я его.

– Что вы хотите этим сказать? – опешил он.

– Она ваша приемная дочь.

– Послушайте… – Он едва сдерживался. – Еслито, что о вас говорят, хотя бы на десятую долю правда, вряд ли соображенияморали вас волнуют, но… вы не имеете права говорить о моей дочери эти мерзости.Да, в ней до сих пор живет детская обида, да, они практически не общались сЛюдмилой, и это вовсе не вина моей жены, но говорить такое о девочке…

– Ей двадцать шесть лет.

– Точно. А когда я женился на ее матери, ей было шесть.Я старался быть хорошим отцом, а она была хорошей дочерью. Она и сейчас хорошаядочь, а чтобы увидеть в человеке, заменившем ей отца, мужчину… возможно, у нееесть проблема, всех своих знакомых она поневоле сравнивает со мной, и не в ихпользу. По той простой причине, что в ее окружении одни сильно пьющиеничтожества. Она не извращенка, смею вас заверить. И ни о какой влюбленностиречи быть не может.

Наверное, его доводы казались ему безупречными. Да, ей былошесть лет, когда он стал ей отцом, да, девочка выросла на его глазах, но… Мнесамой было семь, когда Дед появился в моей жизни. Впрочем, с какой стати яопять перекладываю свою историю на чужие плечи? Возможно, я действительноизвращенка, а у Инны с этим все в порядке. Однако я еще больше уверилась, что всубботу в их доме действительно была Инна. Что она сказала Людмиле, пожалуй,так и останется тайной. Корзухин будет молчать, и она тоже. Его-то я как разхорошо понимаю: он защищает своих детей. Теперь, когда умерла его жена, он нехочет лишиться еще и дочери.

– Если у вас все, – сказал он, поднимаясь, –я, пожалуй, откланяюсь. Появятся вопросы, сделайте одолжение, обращайтесь прямоко мне.

Он вышел из кабинета, аккуратно прикрыв дверь.

Через двадцать минут меня вызвал Дед. Когда я вошла вприемную, Ритка шепнула:

– У него был Корзухин.

– Значит, мне намылят шею, – оптимистично ответилая.

Я предупреждала, что Корзухин быстро узнает о том, что якопаюсь в его грязном белье, но Деду на это было наплевать.

Я заглянула к нему не без робости, которую, по большейчасти, симулировала. Он сказал:

– Заходи.

Я прошла и села напротив, приглядываясь к его физиономии.Нормальная физиономия, не похоже, что он чем-то недоволен.

– Ну, что там?

– Ты Корзухина имеешь в виду?

– Кого же еще?

– Он был у тебя?

– Был. Возмущен твоим поведением. Чем ты его такдопекла?