Союз нерушимый - Влад Савин

В зале какое-то броуновское движение, официанты поспешно убирают разбитую посуду, заменяют опрокинутые блюда, вытирают пол. Кавалеридзе убежал себя в порядок приводить — надеюсь, краска не масляная? — стулья тоже заменили. Продолжать ли банкет — а отчего вы меня спрашиваете, вы же тут хозяин? Лично я — не возражаю. Просто ради наблюдений за событиями. И хоть какое-то объяснение хочется получить.

— Детский дом из Львова — говорит Кириченко — приютили сирот, по просьбе львовских товарищей. Там неспокойно, и польские бандиты шалят. Вы понять должны, в западных областях к вам по-другому относятся, не привыкли еще. Может простим, они же дети совсем? Самодеятельностью вот занимаются. Будущее нашей Украины!

Ага, и эти детки заранее узнали про меня, и все подготовить успели? Теоретически, могли, но гораздо более вероятен "кукловод", кто все это организовал. А сам за кулисами, а деток вперед себя, "они же дети, что с них взять"? Вот только Кириченко похоже, не при деле, или он очень хороший актер? Ну а если не только в меня, а в него целились, фигурально, замарать репутацию перед московской гостьей? Чтобы уже не вилял, не свернул назад — или просто, ему место указать, кто тут хозяин? Ой, и дорого бы я дала, узнать, с кем он после говорить будет, и о чем?

— Музыку разрешите — спрашивает Кириченко — советскую или украинскую?

Интересно, выпили вы так много, товарищ Первый секретарь, или и в самом деле нервничаете? Дозволения спрашиваете, снова на "вы" перешли, хамско-панибратский тон совсем исчез? Ну а музыка под конец, а отчего бы и нет? Вот только — одновременно, и советская, и самая украинская, какую я знаю. Надеюсь, вашему оркестру она знакома?

У прибрежных лоз, у высоких круч

И любили мы и росли.

Ой, Днипро, Днипро, ты широк, могуч,

Над тобой летят журавли

А кухня украинская, на мой взгляд, ну очень сильно, на любителя. Сало в таком количестве хорошо в наш русский мороз идет, а по жаре его есть, неприятно. И печенье из пресного теста нам на вкус непривычно. Про горилку вообще молчу — да и не любитель я алкоголя, пила за столом лишь чай и лимонад.

Так что же за игру вы затеяли товарищ Кириченко? Или уже и не товарищ совсем? Понятно, что вам из Первого Союзной в Первого Автономной (и то не факт, что вас утвердят) очень не хочется. Но чтобы из-за одного этого антисоветский мятеж затевать? И ведь даже если подымете — победить вам точно, не удастся! Чтобы товарищ Сталин с самостийной Украиной смирился — да скорее тут никого не останется, говорящих на мове!

Кровь фашистских псов пусть рекой течёт,

Враг советский край не возьмёт.

Как весенний Днепр, всех врагов сметёт

Наша армия, наш народ.

Киев. Оперный театр. Через два часа.

В девятнадцатом веке Киевская Опера была одной из лучших в Российской Империи, соперничая с театрами Петербурга и Москвы. В 1896 году театр сгорел, через два года был восстановлен, и до самой революции был средоточием культурной жизни Киева. Здесь бывали Чайковский, Рахманинов, Римский-Корсаков. А в марте семнадцатого здесь, сразу после падения самодержавия, провозгласили Раду во главе с Грушевским.

Мира Украине это не принесло — с самого начала новая украинская власть поссорилась с Временным Правительством в Петербурге, не желая отдавать хлеб иначе чем по "справедливой" спекулятивной цене, с казаками, требующими пропустить их с фронта на Дон и не разоружать, с теми из фронтовых частей, кто не захотели подчиниться главе Военного Комитета Рады, бывшему интендантскому чиновнику Симону Петлюре, а также с командующим 1 м Украинским Корпусом (бывшим 34 м армейским) Павлом Скоропадским, который готов был подчиниться Раде, но Петлюру в упор не видел, справедливо считая, что генерал-лейтенанту Российской Императорской Армии грех исполнять приказы какого-то штафирки. И конечно, с бастующими рабочими, и с крестьянами, не желающим сдавать хлеб за бесценок — именно тогда, а не при большевиках, на Украине появились первые "продотряды". К Октябрю окрепла новая сила, большевики, и в городах началась настоящая война между армией Рады и Красной Гвардией, и был большевистский поход на Киев в январе восемнадцатого, и большевистское восстание в Киеве, жестоко подавленное буквально накануне вступления в город краснознаменных отрядов.

И был договор в Бресте, где украинцы были третьей договаривающейся стороной, впервые заключая международный договор как суверенное государство. Правда, договор этот был о германской оккупации Украины — но Рада по сути уже не была хозяином большей ее части, и не имела сил ее освободить, уступив эту честь германской армии. Немцев же эта территория интересовала, лишь постольку поскольку оттуда можно было вывезти хлеб, так что крайним опять оказался крестьянин (и не только бедняк), грабили всех с истинно немецким орднунгом. Итогом же была вспыхнувшая по всей Украине партизанская война (не одни красные, но скорее "за землеробов" — эти пришли, грабют, те пришли, грабют). Немцам это не понравилось, и они потребовали навести порядок — и Скоропадский вошел в Раду, подобно Наполеону в Национальное Собрание, "я все обдумал и решил, что буду править сам, а вы все пошли вон". Но за Бонапартом были штыки его собственных солдат, а за новоявленным Великим гетманом — в большинстве, немецкие, и потому век Гетманства был короток, несмотря на срочно проводимые военные реформы. Были целых четыре высших штаба — Военное Министерство, Главный Штаб, Генеральный Штаб, Собственный Пана Гетмана Штаб — друг другу не подчиненные, зато отчаянно между собой конфликтующие и интригующие, в которых ошивалось, исправно получая жалованье, огромное количество офицеров — при наличии реально боеспособной единственной Запорожской Дивизии, в которой к Гетману относились "с холодом, переходящим в ненависть", так и не простив ему переворота, и даже не раз угрожали повернуть штыки на Киев — и еще множества мелких частей, под командой "батек атаманов", мало отличимых от банд, которым даже один высший штаб был нужен, как зайцу тормоза.

Так что единственным реальным шагом гетманских реформ было создание, в противовес Запорожцам, Сердюкской дивизии (четыре пехотных полка, один конный, один артиллерийский), куда должны были входить "сыновья зажиточных хлеборобов, православные, обязательно живущие дома, а не в городах". Причем не удержались и от того, чтобы ввести для "сердюков" особую форму, с длинными жупанами и широкими шароварами-галифе — совершенно не похожую на ту, что носила старая русская армия — но по нехватке времени и средств, пошить ее успели весьма малому числу, прежде всего офицеров. Но надежды Гетмана не оправдались — когда немцы уходили с Украины, и он, срочно ища себе новую опору, объявил 14 ноября 1918 года о будущей "федерации" с новой, то есть "единой и неделимой Белой Россией". Ответом был немедленный бунт Петлюры, к которому тут же присоединились не только запорожцы (дождались наконец!), но и часть сердюков.

И были события, описанные Булгаковым в "Белой Гвардии" — осада Киева войсками новосозданной Директории. Когда жизнь Гетмана спасли лишь немцы, категорически потребовавшие от всех "нихт шиссен" пока мы не уйдем, ну а после разбирайтесь меж собой как хотите. Причем последние оставшиеся верными гетману сердюки сначала заключили тайное перемирие с петлюровцами, "стрелять в воздух, а не друг в друга", а после с облегчением наконец перешли на сторону победителя. Но век Директории оказался еще короче, чем у ее предшественницы — сначала была малоизвестная украино-польская война 1918-19 годов, когда Петлюра сцепился с Пилсудским, затем был поход на юг Красной Армии, аж до Одессы, весной девятнадцатого, именно тогда насмешливо пели: