Черная книга - Иэн Рэнкин

— Так, значит, это неофициальное расследование?

— Пока да.

— И никакой истории?

Ребус отрицательно покачал головой:

— Ничего такого, за что вас могли бы привлечь к суду за клевету.

— Я бы это пережила, если история достаточно хороша.

— Она недостаточно хороша. Пока.

Она приступила к операции сбора подливки треугольничком хлеба с маслом.

— Позвольте, я спрошу напрямую: вы по собственному почину расследуете пожар пятилетней давности?

Пожар, в результате которого один человек превратился в горького пьяницу, а другой встал на путь исправления. Но он в ответ только кивнул.

— А какое отношение к этому имеет Гибсон?

— Строго между нами: он был там в ту ночь. Но его не включили в список людей, которые находились тем вечером в отеле.

— Папаша Гибсон дергал за веревочки?

— Возможно.

— Ну так это уже история.

— Мне нечем ее подтвердить. — Он солгал: всегда можно было обратиться к Вандерхайду, но он не хотел говорить ей об этом. Не хотел, чтобы у нее возникали всякие мысли. Но судя по тому, как она смотрела на него, всякие мысли ей как раз и приходили в голову. И в немалом количестве.

— Нечем?

— Нечем, — повторил он.

— Не знаю, поможет ли вам это. — Она расстегнула плащ и вытащила из-под него папку, которая была засунута спереди под пояс ее модных джинсов.

Он взял папку, оглядел кафе. Никто, казалось, не обращал на них внимания.

— Мы с вами как в шпионском фильме, — сказал он.

Она пожала плечами:

— Ух, сколько я их видела!

Ребус открыл папку. Названия не было, но внутри обнаружились вырезки из газет и неопубликованные истории про Ангуса Гибсона.

— Это только за последние пять лет. Тут немного. В основном благотворительная деятельность, пожертвования. Немного об улучшении имиджа пивоваренного бизнеса и повышении прибылей.

Он просмотрел материалы — ничего интересного.

— Я надеялся найти что-нибудь относящееся ко времени сразу после пожара.

Мейри кивнула:

— Да, вы сказали об этом по телефону. Поэтому я поговорила с несколькими людьми, включая заместителя главного редактора. Он мне сказал, что Гибсон лег в психиатрическую больницу. «Нервный срыв» — таково было его слово.

— Были его слова, — поправил ее Ребус.

— Ну, это как сказать, — загадочно возразила она. А потом добавила: — Он пролежал там чуть ли не три месяца. Ничего в газеты не просочилось — папаша постарался. Выйдя из больницы, Ангус начал работать в бизнесе и стал творителем блага.

— Разве не благотворителем?

Она улыбнулась:

— Ну, это как сказать. — Потом, имея в виду папку: — Тут всего ничего, да? — (Ребус подтверждающе покачал головой.) — Я тоже так думала. Но это все, что есть.

— А ваш замглавного — он точно знает, когда Гибсон лег в больницу?

— Не знаю. Вреда не будет, если спрошу. Вы этого хотите?

— Да.

— Хорошо. И еще один вопрос.

— Да?

— Вы это собираетесь есть?

Ребус отодвинул к ней тарелку, и она жадно набросилась на еду.

Когда Ребус вернулся на Сент-Леонардс, ему позвонила секретарша старшего суперинтенданта Уотсона. Тот хотел срочно видеть его еще десять минут назад. Ребус проверил, нет ли для него сообщений, потом позвонил Шивон Кларк на Горги-роуд, чтобы убедиться, что окно починили.

— Да, все в порядке, — сказала она. — На нем какая-то белая гадость, жидкость для мытья или что-то еще. Мы ее не стали стирать. Фотографировать можно и через нее, а снаружи выглядит как новое стекло, которое еще не отмыли.

— Отлично, — похвалил Ребус.

Он хотел явиться к начальству, уже владея информацией. Если Уотсон вызывает его на ковер по поводу вчерашнего, то это будет почище прикаминного коврика у Лодердейла.

Но Ребус ошибся.

— Ты это что надумал, черт побери? — Вид у Уотсона был такой, будто он пробежал половину марафонской дистанции и всю дорогу жевал перец чили. Дышал он хрипло, щеки его приобрели вид темной вишни. Войди он в таком виде в больницу, его бы уложили на носилки и двое санитаров потащили бы его в реанимацию.

Нет, лучше четверо.

— Я не очень понимаю, что вы имеете в виду, сэр.

Уотсон шарахнул кулаком по столу. Карандаш со столешницы упал на пол.

— Он не понимает, что я имею в виду!

Ребус хотел было поднять карандаш.

— Оставь его. Сиди и слушай. — (Ребус остался сидеть.) — Нет, ты лучше встань. — (Ребус встал.) — А теперь объясни мне, какого черта! — (Ребус вспомнил учителя по физике в начальной школе — это был злобный тип, — который именно так и говорил Ребусу.) — Объясни мне, какого черта!

— Да, сэр.

— Ну, так продолжай.

— При всем уважении, сэр, что продолжать?

Сквозь сжатые зубы Уотсон проговорил:

— Какого черта ты решил, что тебе дозволено доставать Бродерика Гибсона?

— При всем уважении, сэр…

— Оставь ты эту свою срань — «при всем уважении»! Отвечай по существу.

— Я не достаю Бродерика Гибсона, сэр.

— Что же ты тогда делаешь? Домогаешься его любви? Главный констебль звонил мне сегодня утром. Он просто охренел от твоей наглости! — Уотсон, будучи убежденным христианином, редко прибегал к крепким выражениям. Это ничего хорошего не сулило.

Ребус быстро все понял. Встреча членов ШОНЖОДа. Так. И Бродерик Гибсон прижал в уголок своего дружка — главного констебля. Мол, одна из твоих шестерок заявляется ко мне — что это еще такое? Главный констебль, не зная никакой подоплеки, начинает заикаться и мяться, говорит, что докопается до сути. Назови-ка мне имя этого полицейского…

— Меня интересует его сын, сэр…

— Но сегодня утром ты просматривал на компьютере файлы по ним обоим.

Так, значит, кто-то обратил внимание на его сегодняшний ранний приход.

— Да, просматривал. Но интересовал меня только Ангус.

— Ты так до сих пор и не объяснил почему.

— Да, сэр, пока это сплошная туманность.

Уотсон нахмурился:

— Туманность? Когда у нас выпускной вечер? — Ребус не понял, и Уотсон с удовольствием объяснил: — Тебе полагается степень по астрономии! — Он налил себе кофе из кофеварки на полу, не предложив Ребусу, который не отказался бы от чашечки.

— Просто мне в голову пришло это слово, сэр, — сказал он.