Лед - Павел Корнев

— На цепь с крестом внимание обратил? — Монеты никак не хотели пролезать в карман джинсов.

— Слишком приметные. Лучше не связываться, улика стопудовая.

— А что со стволами?

— Два ТТ. Вот их точно брать не стоит.

— Угу, давай сваливать отсюда. — Пол под ногами покачивался, и мне пришлось приложить немало усилий, чтобы вписаться в дверной проем. — Есть у меня надежный человек, которому деньги пристроить можно.

— Тебе хорошо. — Денис поддержал меня под руку, когда мы спускались по лестнице. — А я даже алмазы сдать не смогу, пока не выясню, кто Леню с бандитами свел.

— Один мой знакомый камнями занимается. Хочешь — встречу организую, — предложил я, когда мы вышли из подъезда. Солнце ослепительно резануло по глазам, пришлось зажмуриться, а потом и вовсе прикрыть глаза ладонью. Снег под выбитыми окнами забрызгало каплями крови. Да, пораскинул Пью мозгами, ничего не скажешь.

— Когда? Ты завтра уходишь, а мне сегодня не до этого. Тебя как, до клиники проводить?

— Проводи лучше до торгового угла. — До клиники далеко, да и Хирург вряд ли на дежурстве сегодня. — Может, с нами в рейд пойдешь? Бандиты это дело так не оставят.

— Нет, спасибо.

— Как знаешь. Интересно, сможет Семёра до конца дня узнать, кто этих оленей завалил? — скорее сам у себя, чем у Дениса, спросил я. Да, интересно — это не то слово. Нет, сегодня еще опасаться нечего. Только если Денис меня сдаст, но ему это не с руки.

— Do cats eat bats? — продекламировал вдруг Селин.

— Чего?

— Не бери в голову, — отмахнулся Денис, — эту проблему я как-нибудь решу.

— Тебе видней. А насчет алмазов подойди к Игорю-сапожнику.

— К Игорю? Это тот, который на блошином рынке у Южного бульвара лавку держит? Не, с Коммуной дел не имею.

— Чего так? — удивился я.

— Да достали. Типа, они коренные, а все остальные дерьмо собачье, — зло процедил Селин.

— Надумаешь — скажи от меня. — Боль в руке постепенно усиливалась, меня замутило, и я замолчал, тратя все силы на то, чтобы не потерять сознание. В голове крутилась только одна мысль: «не отрубиться», «не отрубиться». Тут не до разговоров. Стены домов неожиданно выросли и, слегка покачиваясь, терялись в туманной выси. Окончательно повиснув на плече у Дениса, я опустил глаза к земле и механически переставлял ноги. Только бы дойти, дойти…

От пельменной до торгового угла расстояние даже меньше, чем до морга, но мне показалось, что прошло не меньше часа, прежде чем мы вывернули на Красный проспект прямо к двери лекаря. Тот, к счастью, оказался на месте — стоял на ступеньках и, изредка стряхивая пепел с вставленной в длинный мундштук сигареты, с интересом следил за нашим передвижением. С таким же выражением кошка следит за попытками полузадушенной мыши доползти до норки.

— Здорово, Салават. Мы к тебе, — прохрипел Денис и прислонил меня к крыльцу. Из последних сил я вцепился здоровой рукой в перила.

— Решил наконец обрезание сделать? — Башкир прищурил глаза, в которых мелькнул хитрый огонек.

— Хорош прикалываться, не видишь — человеку плохо. — Селин с шумом выдохнул воздух.

— Да уж вижу, что нехорошо. — Тонкие губы лекаря искривились в ухмылке. — Заводи его, но учти — я аборты не практикую.

— Ты, Денис, иди. Здесь я сам. — Я оттолкнул протянутую ко мне руку и, пошатываясь, поднялся по ступенькам. — Счастливо.

— Бывай. — Денис зашагал по улице, потом резко остановился у плаката со схематичным изображением автомата Калашникова — снизу шла надпись «АК — твой лучший друг! Продажа, обслуживание, лицензии, пломбы» — и свернул к «Булату».

Я кое-как прошел в приемный покой, уселся на кушетку и скинул с плеч куртку. Окрашенные в мягкий розовый цвет стены то удалялись, то приближались, стол расплывался в коричневое пятно, и только белый металлический шкаф со склянками и инструментами сохранял неподвижность. Да, колбасит меня не по-детски. Салават развязал намотанный на руку обрывок свитера и несильно надавил на плечо. В глазах вспыхнули блестящие точки, мир закружился в вихре разноцветных огней, и я потерял сознание. Когда очнулся, то уже лежал на кушетке, а лекарь, опустив скуластое лицо прямо к опять начавшей кровоточить ране, что-то внимательно там рассматривал.

— «Мантра безразличия», что еще? — не подняв головы, спросил он.

— Необработанный поток силы, — прошептал я пересохшими губами.

— Дебил, — покачал головой Салават, зажмурился и провел ладонью по плечу. Теплая волна прошла по коже от ключицы до локтя.

— Я ж не лечить — кровь остановить только, — попытался оправдаться я.

— Все равно дебил. Пуля в ране — как поток можно выровнять? — Лекарь подошел к белому шкафчику и открыл дверцу. — Случай сложный: кость раздроблена, пуля в ране, еще и самолечением занимался. Запросто без руки остаться можешь…

— Сколько?

— Полсотни. Есть деньги с собой? — Доставать инструменты и зелья целитель не спешил.

— Полтинник?! Да Хирург за огнестрел конечностей больше империала не берет. — Мне удалось повернуться на бок и расслабить затекшую шею. — Двадцатка максимум.

— Не вертись! До Хирурга еще добраться надо.

— Империал за операцию, золотой извозчику. Чистая экономия четыре рубля. — Я снова лег на спину.

— Я за осмотр меньше пяти рублей не беру. — Салават от шкафа не отошел и задумчиво разглядывал блестящий скальпель. — Плати и катись к своему Хирургу.

— А я за шутки про аборты сразу убиваю. — Дурнота накатывалась волнами, и соображать становилось все трудней. — Решай уже, будешь оперировать за двадцатку, нет?

— Да только ингредиенты для «Небесного исцеленья» три червонца стоят. А еще пулю доставать, — продолжал гнуть свое целитель.

— Зачем мне твое «Небесное исцеление»? У тебя что, «Синего доктора» нет?

— Печень посадить хочешь?

— Ты не о моей печени, ты о моей руке позаботься. — Я закрыл глаза, потолок перестал вращаться, но теперь закачало меня самого.

— Хозяин — барин. Деньги вперед, а то умрешь еще, — вздохнул башкир и начал выкладывать инструменты на поднос из нержавеющей стали, — от болевого шока.

— Умру — все деньги с трупа забрать можешь, — не открывая глаз, я устроил поудобней голову, — если с другими кредиторами договоришься, конечно.

— Черт с тобой, не заплатишь — сам зарежу. — Салават пропитал остропахнущим зельем ворсистую ткань, свернул из нее валик и подошел к кушетке: — Закуси.

Отключился я моментально и совершенно незаметно — первый признак первоклассного анестезирующего зелья. Вот возвращалось сознание медленно. Внезапно я понял, что лежу с открытыми глазами и мир становится все четче и четче. Когда все трещины на потолке буквально врезались в сетчатку глаза, я замотал правой рукой, и лекарь убрал ватку, от запаха которой у меня уже перехватило дыхание. Эта штука потермоядерней нашатыря будет.