Павел II. В 3 книгах. Книга 3. Пригоршня власти - Евгений Витковский

Шелковников представил горку аппетитных, жареных и посыпанных сахарной пудрой пончиков — и сглотнул слюну. Павел кивнул.

— Вот, и слюни глотаешь. Давай худеть.

— Я готов!.. Но как?.. — выпалил Шелковников. Мацу он уже съел.

— А вот как. — Павел протянул руку и снял телефонную трубку с красного аппарата с надписью «Управделами»: — Половецкий? Проси на связь дириозавра.

— Есть! — пискнул из трубки высокий голос. Ожил динамик в панели, как-то загробно стал мерцать экран под ним, в воздухе возник низкий вибрирующий тон, перешедший в ясное верхнее «соль», в свою очередь, сменившееся соловьиной трелью. Дириозавр откликался на вызовы из Кремля всегда и сразу; Павел это принимал как должное, а все прочие — со священным ужасом. Наконец, медленный низкий голос произнес на идеально чистом русском языке, как со сцены московского театра имени Евгения Вахтангова:

— Приветствую тебя, государь всех Россий, европейских и азиатских!

— И мы приветствуем вас, мсье… Дириозавр. — Павел по секретным каналам выяснил даже национальность летающего чудовища, даже не держал на него зла за угробленную телевышку; справедливости ради надо, впрочем, сказать, что напрямую он беседовал с чудовищем впервые. — Как вы находите наши российские погоды? — Тут Павел сообразил, что это цитата, что есть шанс получить ответ, что погоды, мол, стоят предсказанные, но на множественное число его спровоцировал сам дириозавр упоминанием множества Россий. Французу-ящеру, понятно, необъятные просторы российской империи кажутся множеством стран, соединенных в одну. «Ничего, привыкнет, мы еще больше будем», — отметил Павел про себя.

— Ваши российские погоды на больших высотах малозаметны, но плохо, что синоптики не составляют для меня сводку о малых высотах. Не предсказывают, хотя я всегда к вашим услугам. Кстати, государь, я все-таки самка. Так что «мсье» ко мне применять неправильно.

— Прошу прощения, мадам Дириозавр, — легко сменил тон Павел, сразу отвергнув несолидное для четырехсотметрового ящера «мадмуазель»; ему с особью женского пола было разговаривать и легче и привычней, за то его и великий князь Никита любил особенно. — Я хотел узнать у вас, мадам Дириозавр, не намереваетесь ли вы в ближайшее время посетить наш любимый город Санкт-Петербург?

— Почему бы нет… Но там, кажется, нет приличной посадочной площадки. Хотя я и повисеть могу.

— Зачем же висеть, мадам, к вашим услугам Марсово поле, Дворцовая, Сенатская, выбирайте, ну, всегда есть аэродром Пулково, да и Нева сейчас во льдах. Я хотел бы направить канцлера империи в Петербург с инспекцией, но лишь вам я мог бы доверить его и быть при этом вполне спокоен. Мой друг, э… секретарь Екатерины Бахман, господин Джеймс, рассказывал, что вы предоставляете некие лечебные мероприятия?

Монстр в динамике явно потеплел сердцем. Экран, как две капли похожий на тот, что был установлен у Форбса в далеком Элберте, но об этом Павел не знал, ожил. Дириозавр любезно демонстрировал свое нутро — сауну, тренажеры, совсем непонятные аппараты.

— Душ Шарко, парилка… — комментировал монстр, перейдя на глубокое контральто, видимо, чтобы гармонировать с обращением «мадам».

— Ну и отлично, мадам Дириозавр. Не могли бы вы взять канцлера прямо сейчас же из Кремля?

Шелковников стал тихо терять сознание. Павел, продолжая обсуждать с экраном и динамиком детали будущего путешествия из Москвы в Петербург, вызвал Толика, а тот диагностировал у канцлера голодную судорогу, вытащил из кармана бело-красно-синего мундира толстый портсигар и стал кормить несчастного при помощи золотой ложечки, свисавшей на золотой же цепочке. «Нелегко тебя кормить, толстый мужчина…» — вертелось у Толика в голове все на тот же мотив, хотя слова в ритм и не ложились.

— Итак, мадам Дириозавр, через час встречаю вас на Ивановской площади. Системы ПВО будут оповещены.

— Не тревожьтесь, государь, они меня и так не заметят.

— Ну как угодно, жду.

Шелковников, хоть и был в обмороке, но всю икру съел молниеносно. Толик скормил ему и второй портсигар, однако вылизать все-таки не дал, хотя канцлер и пытался. Павел смотрел на все это безобразие не с отвращением — скорей с ужасом. «Спасать немедленно», — твердо и окончательно решил он. Вплоть до ареста и принудительного похудания, даже если нужно будет ради этого вытащить с пенсии создателя древнерусской системы голодания, профессора Балалаева, которому вот уже сто второй год идет, а он до сих пор не кушает. В общем, если империя еще и без канцлера останется…

Внимание Павла привлекли множественные ордена, которыми канцлер увешал свой мундир почти до пояса. Порыскал глазами: где Св. Анна? Где Св. Владимир? Где все четыре солдатских ордена Славы? Все это в прошлую встречу Павел на канцлере видел. Павел жестоким тоном спросил — где, мол, все это?

— На другом мундире, государь, — с горечью ответил Шелковников, — на один все не помещаются.

— Ты б еще на спину прикрутил, — брезгливо сказал царь.

Канцлер придвинулся к столу, в его глазах засветилась надежда.

— Дозволяете, государь? По крайней мере ордена дружественных социалистических теократий… А то мне придется четвертый мундир заказывать…

— Слушай, ты!.. — Павел повысил голос. — Если тебе не стыдно за Россию, то за нее стыдно мне! Елку и ту раз в год наряжают, набрался советских привычек! Все мундиры сдашь в казну, целей будут. А сам переоденешься в простой сюртук… — Павел сделал долгую паузу, размышляя. — А треуголки никакой. Из всех орденов — только орден Св. Елены, специально для тебя учреждаю. Его носят во внутреннем кармане и никому не показывают! Специально для тебя учреждаю! И никаких больше!

Шелковников успокоился; орден, названный в честь жены, был очень приятен, да еще канцлер становился кавалером этого ордена номер один. Вообще это был первый орден, учрежденный новым царем. О прочих значениях Св. Елены канцлер как-то не вспомнил, да и треуголка была ему ни к чему, можно и в фуражке походить.

— А на приемы? — неуверенно спросил он. — Как же я буду без Богдана Хмельницкого?

— Ничего, в той же Германии канцлер живет без Богдана Хмельницкого, здоровья пока не потерял. А ты? Ты в зеркало на себя смотришь?

Шелковников этим занимался по полдня, но он разглядывал покрой и то, хорошо ли привинчены ордена, а царь, кажется, имел в виду зеркало в ванной. Но тут головомойка с приятными сюрпризами была прервана противным голосом Половецкого:

— Ваше величество, дириозавр над Ивановской площадью. Высунул снизу что-то длинное, розовое, ухватился за Царь-пушку и висит. Указания?..

— Мы идем, — бросил Павел и поднялся. Дюжина культуристов из парагваевской гостиной, в форме спецслужб Кремля, вошла в кабинет — помочь канцлеру в обратном путешествии на холодную площадь.

— Я не одет, государь… Не готов к инспекции…

— Сейчас все тебе будет. Быстра-а!

Павел в небрежно накинутой шубе, не покрыв головы, вышел из дворца на пустую Соборную. Шелковникова не просто вели под белые руки — его несли. В глазах канцлера блистали неправдоподобно огромные слезы, никуда он ехать не хотел, ни в какой Петербург, там и не покормят толком… Над соседней площадью висела колоссальная, в полкремля длиной, сигара с поджатыми лапами. Из живота ее был высунут непристойно розовый яйцеклад, чуть вибрирующий в такт порывам ветра. За что он там ухватился — какая разница? Лишь бы не за церковь, а то потом опять Фотий с жалобой придет и ведь прав будет.