Кто убил Влада Листьева? - Юрий Скуратов

— Справимся, — с усмешкой пообещал подполковник и приказал «молотобойцу»: — Ну-ка, Сидоркин, громыхни один раз для острастки.

— Да у него все цепочки на двери разом отклепаются, товарищ подполковник. И половина замков вылетит из пазов.

— Ничего, бей. Я отвечаю!

«Молотобоец» ударил. Жвачка завопил благим матом, железный звон пошел по всему дому — в следующую секунду распахнул дверь.

— Ну вы и даете!

— Даем, — спокойно проговорил подполковник, — стране угля, хоть мелкого, но до… — Он выругался матом.

— А кто мне оплатит порушенное имущество?

— Господин Бейлис. Из денег, отпускаемых им на благотворительность.

Одну руку Жвачка держал за спиной. Подполковник подумал: «Уж не пистолет ли?» Лицо у него потемнело: он понял, что если этот дурак выдернет руку с пистолетом, то подполковник уже ничего не успеет сделать, его ребята пристрелят Жвачку. Он успел лишь пробормотать глухо, угрюмо: «Не стрелять!» — как Жвачка выдернул руку из-за спины.

В руке у него действительно был зажат пистолет. Марка незнакомая, что-то среднее между «ТТ» и наганом.

— Псыть! — сказал Жвачка и нажал на курок.

Из дула пистолета тоненькой сильной струйкой выплеснулась вода.

Пистолет был водяной.

За спиной подполковника щелкнуло сразу несколько взводимых курков.

— Тихо! — проговорил подполковник и предупреждающе поднял руку. Потом неторопливым, но ловким движением вытащил пистолет из пальцев Жвачки. — А ты, парень, в голове мозгов совсем не имеешь, — сказал подполковник, — ведь тебя могли застрелить. У нас же в инструкции это записано. — Подполковник швырнул водяной пистолет на пол, повернулся к сотрудникам, стоявшим на лестничной площадке, впереди стоял «молотобоец» со своим грозным оружием: — Входите, ребята, приступайте к работе.

— Значит, будете меня потрошить? — обескураженно пробормотал Жвачка. Он одновременно и понимал, и не понимал, что происходит, реакция его была запоздалой, пьяное лицо обвисло, сделалось угрюмым и в то же время бессмысленным. Он потянулся к водяному пистолету, лежавшему на полу, но подполковник ловким ударом ноги отбил его. Предупредил:

— Хватит баловаться!

Жвачка сник.

Хозяин сидел в своем огромном кабинете за гигантским столом. Ноги на американский манер положил на стол, но поскольку он был русским по происхождению, а не американцем и помнил свое прошлое: небольшую квартиру в хрущевском доме, где провел свою молодость, помнил окрики матери: «Не сори на пол, охломон!» — а когда у него из кармана случайно вываливалась бумажка и падала под ноги, она вообще могла отвесить подзатыльник; еще хуже было, если он оставлял в квартире грязь, — то сейчас под ботинки себе Хозяин заботливо подложил пару листов хорошей белой бумаги — стол будет чист.

Перед ним стояла стеклянная литровая банка, закупоренная обычной полиэтиленовой крышкой, какие найдешь в любом доме, на любой кухне. В крышке было пробито несколько аккуратных круглых дырок, чтобы проходил воздух.

В банке летала, билась крыльями о края и не понимала, почему не может вылететь, большая бабочка с фиолетовыми и желтыми «глазами» на изящно вырезанных, хорошо прорисованных лепестках крыльев. Хозяин смотрел на бабочку и задумчиво теребил пальцами нижнюю губу.

Когда в кабинет вошел Феня, Хозяин ткнул в бабочку пальцем, детское любопытство, написанное на его лице, сменилось чем-то легким, завистливым:

— А красива все-таки, зараза… А, Феня? Феня вгляделся в банку, расплылся в улыбке:

— Вы белый человек, Хозяин, — сказал он.

— Почему белый, а не, скажем, розовый? У человека же розовая кожа.

— Ну… Так принято говорить. Белый, черный, желтый…

— Как флаг ООН. — Хозяин хмыкнул и переставил банку на новое место, чтобы замершая бабочка ожила. — По цвету кожи.

— Флаг ООН — голубой.

— Не люблю голубой цвет. В ООН сидят дураки, коли не знают, что это такое. Я бы давным-давно поменял флаг ООН на бело-черно-желтый.

Бабочка запоздало взмахнула крыльями и вновь попыталась взлететь, ударилась о прозрачную сферу, хлопнулась вниз на дно, спохватилась — сделала это как-то по-женски торопливо — и вновь взлетела.

— Давно уже замечено, что белые люди любят смотреть на горящие дрова и бегущую воду. Могут любоваться на это часами. А теперь я увидел, что у белого человека есть третье любимое занятие…

— Дурак ты, Феня! — благодушно заметил Хозяин. В речь Фени он не вслушивался, поэтому среагировал не на слова, среагировал на льстивую интонацию в фенином голосе.

— Так точно! — поспешно отозвался Феня.

— А с другой стороны, может, и не дурак, — задумчиво произнес Хозяин.

— И это есть, — сказал Феня. — Зачем вызывали, Хозяин?

— Из людишек наших, из тех, кто хлопнул Влада, на воле кто-нибудь есть?

— Нету. Все сидят. Все упрятаны, упакованы, все находятся в безопасности.

— Никто слабину не даст? Или, чтобы беспокойства не было… может быть, их лучше… того? — Хозяин провел себя пальцем по горлу. — А? — Хозяин не выдержал, поднялся в кресле и возмущенно произнес: — Надо же, летать не хочет, падла! Ожирела совсем! — Поднял глаза, посмотрел в упор на Феню. — Что скажешь?

— По поводу этого воздушного создания? — Феня повел подбородком в сторону банки с замершей бабочкой. — Или по поводу братанов?

— По поводу любимых хануриков наших. — Хозяин усмехнулся: — Братанов!

— Жалко, если их… — Феня повторил жест Хозяина, провел себя пальцем по горлу. — Не надо бы!

— А слабину не дадут?

— Не должны.

— Слово даешь? Гарантируешь? — Взгляд Хозяина сделался холодным, колючим.

— Гарантирую, — помедлив, ответил Феня. — Даю слово. Ребята не подведут.

— Ладно, пусть пока живут. — Хозяин вновь встряхнул банку с бабочкой, та, похоже, уже собиралась засыпать. Взмахнула крыльями запоздало и вновь увяла. — Вот так и мы! — сказал Хозяин. Вздохнул. — По Москве идут обыски. Здорово тряхнули Бейлиса, кое-что нашли. Тряхнули Жвачку, ничего не нашли. Тряхнули Лисовского. — Хозяин медленно поводил челюстью из стороны в сторону, снова вздохнул. — В Генпрокуратуре расследованием занимается какой-то Трибой… Еврей, что ли?

— Фамилия не еврейская.

— Они все не еврейцы, а красноармейцы… Так про себя говорят. Но когда дело доходит до проверки, то оказывается, что они не красноармейцы, а все-таки — еврейцы. Цепкий уж больно этот Трибой.

— Может быть, его малость припугнуть? Звонком по телефону.

— Не мешало бы. — Хозяин вновь встряхнул банку с застывшей в ней бабочкой. Бабочка взмахнула крыльями и осталась сидеть на дне банки. — А если ее сахаром покормить? — вопросительно произнес Хозяин, ни к кому не обращаясь, — Феня, с которым он только что беседовал, уже перестал для него существовать.