Трон и плаха леди Джейн - Элисон Уэйр

Сон мигом слетает с меня. Конечно, малышка Джейн! Из нее выйдет замечательная жена для его величества.

— Это и правда великолепный план, — вторю я ему. — Они ровесники, и, более того, она чрезвычайно умна и талантлива, несмотря на свой нежный возраст.

— И крошка эта весьма симпатичная, — добавляет Том. — Я видел ее во дворце. И готов поспорить, что ее честолюбивые предки зубами вцепятся в возможность устроить ей столь блестящую партию.

— Еще бы, — соглашаюсь я, вспоминая гордячку леди Дорсет, которую я так и не сумела полюбить, не только из-за ее спеси, но и оттого, что она постоянно третирует свою очаровательную дочурку. И как только Фрэнсис и ее зануда-муж ухитрились произвести на свет леди Джейн, мне непонятно. — Эдуард нечасто встречался с Джейн, но все же я слышала, что он с теплотой отзывается о ней.

— Я уверен, что он предпочтет ее Елизавете Валуа, — с воодушевлением обещает Том. — Да и самой Джейн не на что будет пожаловаться в таком браке. Какая девушка не отдала бы все, чтобы стать королевой Англии?

— Как же ты поступишь, Том?

— Я свяжусь с лордом Дорсетом и изложу ему дело — он наверняка сразу смекнет, что к чему. И затем я предложу, чтобы леди Джейн пожила у меня в доме, пока я обговариваю вопрос с королем, и тот, без сомнения, будет рад такой невесте и благодарен дяде за посредничество. Это наш путь наверх, Кэт. Этот брак принесет мне политическое влияние, которого я заслуживаю, и послужит гарантией того, что я сохраню его на годы вперед.

Том уходит перед рассветом, и когда я встаю, я вижу, что на столике у кровати он оставил раннюю розу. Я беру ее с собой в церковь, а оттуда к завтраку и любуюсь ее красными бархатными лепестками, пока ем свой хлеб и холодное мясо. Закончив, я подношу ее к губам, но тут меня отвлекает тихий шорох у меня за спиной. Обернувшись, я вижу леди Елизавету, которая стоит в дверях и озорно улыбается.

— Подарок адмирала, сударыня? — шаловливо прищуривается она.

— Разве вы не должны быть сейчас на молитве или на занятиях? — спрашиваю я, чувствуя, как вспыхивают мои щеки.

— Я слышу, как он уходит, — говорит она, не обращая внимания на мой вопрос. — Он приходит сюда каждую ночь, не так ли?

— Не знаю, о чем вы, — отвечаю я.

Она снова улыбается:

— Не беспокойтесь, я никому не расскажу.

— А нечего и рассказывать. Отправляйтесь к вашему наставнику.

— Как вам будет угодно, сударыня. Но знаете, я молюсь, чтобы вы были счастливы.

— Благодарю вас, Елизавета.

Когда она уходит, мне в очередной раз становится досадно, что о нашем браке нельзя объявить во всеуслышанье. Я уже устала от этих хитростей. Если леди Елизавета догадалась, что происходит, то другие, наверное, тоже, и челядь болтает. А если пойдут сплетни о том, чем мы тут занимаемся, то страшно даже представить, чем это может обернуться для нас. Нужно убедить Тома открыть брату всю правду. Мы не можем дольше жить во лжи.

Но когда Том возвращается ночью, нет никакой возможности обсуждать это дело, потому что он снова не в духе.

— Черт побери! — кипит он. — Этот упрямый, неблагодарный тупица…

— Что случилось, Том?

— Сегодня днем мой человек Харингтон вернулся от лорда Дорсета, — рассказывает он. — Харингтон изложил ему мое предложение, но его светлость посмотрели на него как на безумца. Затем он сказал, что не имеет большего желания, чем выдать свою дочь за короля, но сомневается, что я смогу осуществить мой план, поскольку я даже не вхожу в регентский совет, а это значит, что советники едины в своем намерении любой ценой не допустить меня на политическую арену.

— Каков наглец! — восклицаю я.

— Боже, как же я разозлился! — рычит Том. — А потом, когда было предложено поместить Джейн под мою опеку, его чертова светлость заметили, что я до сих пор холост — если б он только знал! — и несмотря на это желаю, чтобы он согласился поселить свою дочь в доме, где нет женщины благородного звания и подходящего возраста, дабы надзирать за ее образованием и благонравием. Он сказал, что это было бы неприлично.

Он в бешенстве бегает взад-вперед по комнате.

— Но я это предвидел и велел Харингтону передать ему, что моя мать собирается приехать из Уилтшира и поселиться у меня. Но этого недостаточно для его привередливой светлости, которые ответили, что на данный момент у них нет уверенности в том, что я способен воплотить этот замысел. Тем дело и кончилось. Но нет же! Нет!

Он останавливается, обернувшись ко мне, и хватает меня за руки:

— Когда мир узнает о нашем браке, любимая, я ручаюсь, что здесь будет столпотворение благородных лордов, жаждущих поручить своих дочерей нашей опеке!

Я печально улыбаюсь:

— Мне бы так хотелось, чтобы здесь была Джейн. Я очень к ней привязалась, когда она гостила у меня во дворце. Ее родители, неизвестно отчего, обращаются с ней сурово. А для меня она — все равно что родная дочь. В конце концов, своих-то у меня нет.

— Дорогая Кэт! — кричит Том, пылко заключая меня в объятья. Он ощутил промелькнувшую тень, которая омрачила мой дух. — Не грусти! Скоро у нас будут свои дети, в придачу к леди Джейн. Я ручаюсь.

— Дай-то Бог, — ласково отвечаю я.

Дорсет-хаус, июнь 1547 года.

Сегодня я играю с сестренкой Мэри в нашей длинной галерее. Она ковыляет ко мне своей неуклюжей походкой в просторном переднике и широком жестком воротнике, скрывающих, насколько возможно, ее уродливый горб и приземистое тело. Первое время бедняжку держали взаперти, но теперь ей разрешили ходить по дому. Я догадываюсь, что это благодаря вмешательству моего нового наставника, доктора Джона Айлмера, который, являясь также капелланом моей матушки, может говорить с ней о подобных вещах. Я уже успела его полюбить.

За последние месяцы в моей жизни произошли удивительные перемены. Когда доктор Хардинг объявил, что он возвращается в Кембридж для продолжения образования, мои родители пригласили мне в наставники доктора Айлмера.

Я знаю доктора Айлмера с рождения. Он носил меня на руках, учил правильно говорить. Он первым познакомил меня с таинствами веры, вначале простыми словами, а затем более основательно. Подобно многим своим коллегам из Кембриджа, он был среди первых сторонников религиозной реформы, и, как доктор Хардинг, только более активно и бесстрашно, сеял в моей душе семена тех идей, которые сейчас расцвели и принесли плоды у нас в стране.

На уроках доктор Айлмер шутит и смеется. Он твердо убежден, что любовь к учению в детях нужно поощрять, а не вбивать ее в них, как это часто бывает. Я люблю его, потому что он общается со мной на равных. Он дошел до того, что даже заявил, будто мы с ним находимся на одном уровне по умственному развитию. Я вся вспыхнула, услышав такую лесть. Он утверждает, что я легко постигаю труднейшие богословские положения и что мои аргументы всегда хорошо обоснованы.