Пташка - Уильям Уортон

Может, моча все-таки подействовала, может, Малоуни к тому времени достаточно озверел, но ему наконец удается оторвать язык от рельса. Он, верно, обморозил его: тот кровоточит и висит, словно тряпочка. Теперь ему никак не засунуть его обратно в рот. Он набрасывается на всех нас с кулаками. Мы кидаемся врассыпную. Ноги у меня совсем окоченели, даже больно бежать. То, что кричит Малоуни, мы разобрать не можем, но он все орет что-то – похоже, ругается и старается при этом разглядеть свой язык. Он пробует оторвать от земли камни, чтобы бросить в нас, но они все примерзли. Наконец, он падает на колени и плачет. Коннорс говорит, что отведет его домой: они живут на Клинтон-роуд, рядом друг с другом; все равно слишком холодно, чтобы кататься на коньках.

Мы с Пташкой ждем еще минуты две, Прентис так и не появляется. И мы идем вдоль железнодорожных путей по направлению к Маршалл-роуд, туда, где запруда у старой мельницы. В некоторых местах на рельсах уже образовалась наледь. Пташка встает на обледенелый рельс и пробует идти по нему, как по канату.

Первое, что мы делаем, добравшись до пруда, – это разводим костер. Подойдя к ветхой мельничной постройке, ногами выбиваем с одной стороны несколько полусгнивших венцов и за ними находим старую жестяную банку с остатками почти замерзшего моторного масла. Мы льем его на дрова и поджигаем. Согрев у костра ноги, надеваем коньки.

Пруд замерзал так быстро, что лед на нем совершенно гладкий, прозрачный – то, что зовется у нас «черный лед». Его практически не видно: такое впечатление, что идешь по воде. Видно даже, как у самого дна плавают рыбешки. Когда мы проходим над ними, они начинают метаться, поднимая фонтанчики ила, напоминающие взрывы мини-снарядов. Мы катаемся по пруду, потом играем один на один в хоккей камнем и найденными на берегу палками. Затем возникает идея прокатиться на коньках по всей речке вверх по течению и заехать так далеко, как только сможем. Мы подбрасываем в костер куски дерева потолще, чтобы он не скоро погас, получше припрятываем рядом с ним наши ботинки и отправляемся в путь.

Это так здорово – скользить на коньках по льду нашей речушки, объезжая вмерзшие в него камни. Некоторые из них большие, фута четыре в поперечнике. Иногда полозья коньков отделяет от дна песчаной косы только тоненький слой льда, но иногда речка расширяется и становится почти такой же широкой, как пруд.

Пташка классно катается на коньках. Он может подпрыгнуть, сделать оборот и приземлиться на обе ноги. Это оттого, что он много тренировался, готовясь к тому, чтобы полететь. И разумеется, перепрыгивая через камни, он делает это так высоко, как мне и не снилось. Я замеряю расстояние, и оказывается, что при этом он пролетает до двенадцати футов. Представьте себе, что получилось бы у него, займись он прыжками в длину!

Мы проезжаем вдоль всего поля для гольфа, потом пролетаем стрелой мимо каких-то низких заборчиков и, миновав фабрику, оказываемся на задворках Шестьдесят третьей улицы. Затем проносимся под эстакадой электрической надземки. Нам так весело, что мы не замечаем холода. Другие парни сваляли дурака, что к нам не присоединились, но нам хорошо и без них. Мы с Пташкой хорошо понимаем, что перевернули еще одну страницу истории – личной, только лишь нашей с ним. Вот будет здорово рассказывать потом в школе об этом нашем путешествии! Уж мы-то сумеем наврать с три короба, чтобы оно выглядело еще привлекательней, и каждый раз, рассказывая о нем заново, можно будет еще что-нибудь прибавлять. Мы с Пташкой умеем делать это не сговариваясь, все выходит само собой. Птаха обычно врет по-крупному, а я поддакиваю и расцвечиваю его рассказ такими деталями, что не поверить в них просто нельзя. Мы с ним настоящая команда.

Проехав мили три вверх по реке, мы приближаемся к замерзшему водопаду. Его образует стена, но не отвесная, а стоящая под некоторым углом. Летом она всегда мокрая от переливающейся через нее воды, и поэтому на ней растет мох. У ее подножия – отличное место для рыбалки. Там, где со стены стекала вода, теперь образовались огромные ледяные шары. У них удивительно гладкая поверхность, а некоторые настолько прозрачные, что сквозь них все видно.

Нам хочется проверить, сумеем ли мы забраться на самый верх. Там, за этой стеной, есть еще один довольно большой пруд, где можно хорошо покататься. Конечно, не проблема обойти стену, не снимая коньков, но вскарабкаться вверх по замерзшему водопаду – это деяние под стать самому Ричарду Халлибертону. Мы с Пташкой оба просто без ума от Халлибертона. Считаем, что он был величайший человек, когда-либо посланный свыше. Уже сидя в джонке, на которой собирался пересечь Китайское море, он произнес: «Это будет чудесное путешествие, жаль, что здесь нахожусь я, а не вы». Это были последние слова, которые кто-либо от него слышал.

Высота стены примерно футов пятнадцать или даже двадцать. Острыми концами коньков мы долбим лед, чтобы стоять на нем не скатываясь, и стараемся как можно ближе держаться к стене, так что мерзнут лицо и касающиеся льда руки. Пташке удается залезть наверх первому.