Крокодил - Марина Ахмедова

Какое-то время из коридора доносились спокойные мужские голоса и глухой отдаляющийся стук каблуков. Через несколько секунд комнату заполнили шершавые всхлипы и сдавленные стоны.

Яга тронула дверь, и та открылась. Блеснула лампа, которую то ли зажгли слишком рано, то ли забыли погасить, уходя. Ее желтый свет смешивался с солнечным потоком, ползущим с кухни, где незанавешенное окно пропускало лучи без сопротивления. Два луча света – электрический и солнечный – спорили между собой в узком коридоре, и, когда дверь открылась, солнечный луч как будто метнулся прочь, протыкая Ягу своим страхом, а электрический продолжил тревожно мерцать.

Яга просунула голову в коридор и прислушалась, выставив ухо. Ее напряженное лицо расслабилось. Она сделала первый тихий шаг в квартиру. Второй. Скрипнула полами, но квартира никак не среагировала на этот звук. Проходя мимо кухни, Яга боязливо посмотрела в проем. На кухонном столе стояла бутылка вина, заткнутая пробкой. Яга схватила ртом воздух, произнося беззвучное «а-а-а…», как будто узнала или поняла что-то новое. Это новое знание на миг заткнуло ей рот, а потом ее лицо еще сильнее расслабилось, и она ринулась в комнату, только раз еще на секунду застыв возле стенного зеркала, которое отразило ее ссутулившейся, поджатой, как будто готовой в любой момент получить пинок в зад.

С силой оттолкнувшись от пола и ударив по воздуху локтями, Яга ворвалась в комнату. Она выпростала из себя руки еще на пороге, потянула их к коляске, стоявшей у окна, и движение это было таким сильным, что можно было подумать – она дотянется. Яга сделала несколько прыжков и упала ладонями на ручку коляски, приподняв ее на передних колесах. Ссутулилась. Что-то тихо завыла. Затрясла ручку нервно. Отпустила. Сунула осторожные руки внутрь, нежно обхватила тихое тело младенца. Подняла его, прижала к себе. Осмотрелась. Принюхалась. И, как будто почуяв что-то, сорвалась с места, пересекая коридор, из которого солнечный свет боязливо уползал в открытую дверь, в подъездную сырь и темь. Не оборачиваясь и не сбавляя скорости, Яга бросилась из квартиры. Двигалась она сильными рывками, только руки у груди держала слабо и нежно.

На лестничной клети она затормозила, обернулась и ногой прихлопнула дверь.

Хлопок бросился по коридору, в кухонный проем, в кухню, где растворился у бутылки вина, за толсто-зеленым стеклом которой густела живая краснота.

Яга подкинула шлепанец, плотнее вонзаясь в него ногой. Зашаркала по асфальту, придерживая рукой голову младенца. Остановилась возле молодых, тонких еще деревьев, снизу выкрашенных свежей известкой и обложенных по кругу кирпичами. Постояла. Из некоторых почек уже вылупилась сморщенная зелень, похожая на перепончатые крылья. Яга задрала голову, вдруг радостно щурясь.

– Весна… – сказала она в макушку младенца.

По дороге за ее спиной медленно ехали машины. Перед лицом ее стояло новое здание, покрашенное в розовый. Цвет был таким теплым, что растущие напротив него молодые деревья могли обмануться и вылупить листья из почек раньше времени.

Яга закачала младенца, загукала, щурясь по-доброму на прохожих.

– Вот, ребеночка родила, – сказала она проходившей мимо женщине, на голове которой ветерок шевелил мягкие завитые пряди.

Молодая женщина отшатнулась от нее, но потом приостановилась и улыбнулась. Яга смотрела в ее теплые карие глаза расслабившимися голубыми, а женщина, такая же высокая, как Яга, стройная, в коричневых ботинках с выпущенными языками, трогала ремень кожаной сумки на плече и кивала. Они смотрели друг на друга так, как будто знали друг друга давно. Так давно, что понимали без слов. Яга нежно засмеялась и накинула одеяльце на голову младенца.

– Вот, родила… – повторила она. – А как вас звать?

– Ева, – смеясь, ответила женщина. Потом покачала головой, как будто умиляясь и радуясь. И пошла дальше. Яга тоже пошла – держась ближе к розовому зданию.

Поравнявшись с кем-нибудь из прохожих, она подкидывала на груди младенца, улыбалась, заглядывая в лица, ища ответных улыбок.

Яга семенила, ее джинсы шуршали, ляжки обтирались одна о другую. Придушенный палец торчал из капроновой дырки. Яга дошла до лавки и уселась на нее.

Весна разливалась вокруг. Яга нюхала ее, качая младенца.

– Вот, ребеночка родила, – повторяла она, когда кто-то проходил мимо.

Смеялась.

Ветер копался в ее макушке, но не мог сдвинуть тяжелые затхлые лохмотья волос. Одеяло сползло с младенческой головы. Показался мягкий белый шар, поросший тонкими волосами.

– Замерзнешь, у-тю, – сказала Яга, снова накидывая край одеяла.

Она закинула ногу на ногу. Посиневший палец стрелял в прохожих.

– Я же как назвать его думала, – говорила она со скамейки, раскачивая ногой. – Родила ребеночка. А как назвать? Вениамин – имя. Хотела его Вениамином назвать. А отец его, Ванька, от которого я ребеночка родила, говорит – Вениамин не подходит. Тогда че? Мне больше нерусские имена нравятся. Я же английский в школе не учила, я их имен не знаю. Светка говорит, судьба человека от имени зависит. Она говорит, судьба, когда человек рождается, уже на ладони записана. Имя – тоже записано. И че мне теперь? Вот ребеночка родила, а как назвать? Красиво назвать хочу, чтоб жизнь у него красивая была. А как? Вениамин – хорошее имя. Ванька не хочет. Ванька у меня строгий. Зарплату всю в дом несет. Раньше я на заправке работала, восемь тысяч в день делала, сумки себе покупала, потом ребеночка родила. Коротко можно было бы Веней называть.

Яга глубоко вдохнула, вбирая в грудь побольше воздуха, и долго не выпускала его, как будто его свежие запахи могли пробудить ее саму или того, чью голову она сейчас прижимала к себе. Но вместо пробуждения синюшная злость проступила на лице Яги. Она как будто почувствовала в воздухе что-то кроме весны, или в самой весне ее что-то разозлило и напугало. Она шумно выпустила воздух из ноздрей, сунула руку под одеяло, пощупала ноги младенца.

– Че-то холодный ты, – мрачно сказала она.

Действительно, похолодало, и окрепший ветерок прополз по спине Яги.

Она привстала, но снова опустилась на скамейку.

– Еще посижу, – сказала капризно.

– А-тю-тю-тю-тю-тю-тю, – запела она, – не ложися на краю. А-тю-тю-тю-тю-придет, тебя схватит за бочок. А Ягуша тут как тут, никому тебя не даст. Ты, волчок, к нам не ходи, потому что тю-тю-ти. А Ягуша никому тю-тю-ти не даст. А Ягуша заберет, покачает и уснет. У-тю-тю, а-тя-тя, спи ты, спи, мое дитя… А-тя-я-я, – хрипнула Яга, – ты пальчиком шевелишь, мой маненький! Ты пальчиком шевелишь, мой хонесенький. А ты мой… ты мой… Ягуша сейчас… Ягуша сейчас, все сделает сейчас. Ягуша плакать будет, Ягуше будет бо…

Она быстро встала с лавки и пошла, не оглядываясь по сторонам, пригнув голову, сгорбившись и как будто пряча младенца в себе. Выйдя к оживленному тротуару, она пошла по нему, меча в здания, стоящие по правую сторону, настороженные взгляды. Лицо Яги посинело – то ли от холода, то ли от того, что застоявшаяся кровь поднялась от сдавленного капроном пальца.