Сонька Золотая Ручка. История любви и предательств королевы воров - Виктор Мережко

— Чего надо? — услышала она за спиной голос Евдокии. — Кто такая?

Сонька оглянулась, и мачеха ахнула.

— Боже, Сура! — Она не подошла, не обняла, просто смотрела удивленно на нежданную гостью и криво улыбалась. — Приехала, что ли?

— Приехала, — кивнула та.

— Вот уж не ждали. И надолго?

— Не знаю, будет видно. — Сонька снова огляделась. — А где Фейга?

— У себя.

— У себя — это где?

— А мы теперь живем порознь. Я — по себе, а Фейга — по себе в доме пани Елены. Опять недавно вышла замуж.

— Ничего здесь не изменилось, — произнесла Сонька, оглядывая гостиную.

— А что должно измениться? Как жили, так и живем. Сама-то как?

— Хорошо.

— Видно, что неплохо, — ухмыльнулась мачеха. — Модная, нарядная. А вообще-то зачем приехала?

— Повидаться.

— С кем? — хохотнула Евдокия. — Со мной, что ли?

— С вами, с сестрой.

— Ой, нашла с кем видаться! Хотела вот выйти замуж, да на дурня напоролась. Сама-то замужем?

— Замужем. Звала приехать, не захотел, — соврала Сонька.

— И правильно. Чего тут делать? От скуки на стенку лезешь! Живешь где, в Варшаве небось?

— В Петербурге.

— Врешь. Кто ж тебя в Петербург такую пустит?

— Какую?

— Шаловую! Ты тут такого намутила, что весь городок на ушах стоял.

— Уже не стоит?

— А некому стоять! Твой Шелом после тебя пьет. Отца похоронил, вот и пьет. А этот боров, ну, пан Лощинский, тот вообще сгинул бог знает куда. После тебя. Сура, как после пожара — кто ни приблизится, обязательно обожжется. Сама-то не думала об этом?

— О чем? — не сразу поняла Сонька.

— О себе. Непонятная ты какая-то. Вот даже сейчас: приехала, а я не знаю, чего со мной творится, вроде сама не своя. Надолго, спрашиваю, нагрянула? И вообще, чего тебе здесь надо?

— Не бойтесь, — печально усмехнулась гостья, — долго не задержусь. Сестру только увижу и уеду.

Могила Соломониак была вся усыпана опавшей листвой, зеленый мох подобрался к гранитному надгробию — видимо, сюда давно не приходили. Сонька стояла возле плиты с именами матери и отца, смотрела на расплывающиеся от слез буквы и негромко бормотала:

— Здравствуйте, мои дорогие мамочка и отец… Вот я и приехала к вам. Как я живу? Наверное, хорошо. А может, и не очень. Потому что нет своего дома. Нет семьи. Видишь, мамочка, как получается? Приехала, а меня спрашивают — зачем? Евдокия спрашивает… А я ведь приехала в твой дом, мамочка. Получается, что я должна уехать отсюда. Куда? Пока не знаю. Наверное, мамочка, ты осуждаешь меня, что так живу. А что мне остается? Остается надеяться, что ты не будешь на меня злиться, а просто поймешь и поможешь. Я так на это рассчитываю! Мне, мамочка, необходима твоя поддержка. У меня ведь, кроме тебя, больше никого нет. Не с кем поговорить, не с кем посоветоваться. Поэтому не бросай меня, ты очень мне нужна, мамочка!

Начинало темнеть, и Сонька уже уходила с кладбища, когда увидела у ворот пожилую женщину. Это была Матрена, бывшая прислуга Лейбы. Матрена ждала Соньку.

— Услышала, что ты приехала, вот и пришла.

— Евдокия выгнала?

— Сразу, как ты уехала.

Сонька достала из сумочки несколько крупных купюр, протянула женщине. Та низко поклонилась:

— Благодарю, — и перекрестила вслед. — Пусть хранит тебя Господь. — И вдруг с улыбкой добавила: — И тебя, и твою девочку.

Удивленная Сонька остановилась.

— Девочку?

— Вижу по походке, что беременная. Чтобы все было хорошо, Сура!

* * *

Была ночь, когда пролетка Соньки подъехала к дому пани Елены. Дом был обнесен высокой, хорошо подсвеченной фонарями оградой, вдоль которой стояли кареты, повозки и фаэтоны. В самом доме ярко светились окна, играла музыка, плавали на фоне штор мужские и женские силуэты. Сонька расплатилась с извозчиком и прошла через приоткрытые ворота к дому.

* * *

В первые минуты встречи сестры говорили одновременно, не слушая, перебивая, обрадованные встречей. Успокоившись, они уселись друг напротив друга в бывшей спальне пани Елены. Теперь это был своеобразный будуар Фейги, интимный, с мягкими диванами, трельяжем и изящными статуэтками, тонущими в мягком свете. Сама Фейга, одетая в ярко-красное, с большим вырезом платье, поправляла чулочные подвязки, громко и раздраженно жаловалась сестре:

— Тварь, гадина! Ничем не помогла, ни единой копейкой. Все сама — не делом, так телом, клянусь. Мало того что захватила дом отца, так еще и все, что было в доме. А там было ого-го… Тот ведь знаешь, что наш отец занимался контрабандой, фальшивыми деньгами, краденым золотом. Так эта сучка все пригребла к своим лапам. А мне пришлось одной крутиться, чтоб поставить дело как положено.

— Поставила? — улыбнулась Сонька, расслабленно сидевшая в кресле.

— Сейчас увидишь. Сюда скачут все — мужики и бабы, молодые и побитые молью.

— Богатые?

— Разные. Но все хотят поймать что-нибудь в этой жизни. Даже противно. Так что не зевай, сестра, смотри в оба!

— Может, наведешь на кого? — свойски засмеялась Сонька.

— Обязательно. Тут есть один пан… пан Тобольский. В городе недавно, но самый завидный здесь жених.

— Молодой?

Сестра расхохоталась:

— Если бы! Песок сыплется из всех отверстий! Так что обрати на него все свое внимание.

В комнату заглянула миловидная, весьма двусмысленно одетая девица, шепотом предупредила:

— Пани Фейга, гости собрались и желают вас видеть.

— Иду, — бодро ответила та и махнула сестре: — Двинулись!

* * *

Зал, где собирались гости дома свиданий, был большой, ярко освещенный, с нарочито помпезной мебелью. Народу здесь было более чем достаточно: человек пятьдесят, не меньше. Причем возраста самого разного — от убеленных сединами пани и панов до вертлявых девиц и нагловатых молодых людей. На небольшой сцене негромко играл оркестр из пяти музыкантов.

Фейга протолкалась на середину залы, ведя за собой красивую молодую сестру, жестом попросила музыкантов замолчать, громко сообщила:

— Пани и Панове, дамы и господа! У меня сегодня особый день! Думаю, он станет особым для всех, вернее, не для всех, а для единственного, избранного. — Она посмотрела с интригующей улыбкой на скромно опустившую глаза Соньку. — Из Санкт-Петербурга приехала моя родная сестра Сура, и я хочу представить ее почтенной публике!