Желанная моя - Барбара Фритти

– Этот ястреб прекрасен. Вы идеально воплотили и грацию, и силу. Мне безумно нравится.

– Не хотите его приобрести?

– Сколько он стоит?

– Сколько вы сможете себе позволить, – улыбнулась Мэри.

– Я боюсь недоплатить вам.

– Уверена, ничего подобного вы не сделаете.

– Вы очень доверчивы. – Алекса достала кошелек. – Лучше я дам вам свою карточку, и вы снимете, сколько считаете справедливым.

Мэри взяла ее карточку и направилась к кассе.

– Как насчет двадцатки?

– По-моему, слишком дешево.

– Вы говорите точно как моя дочь, – вздохнула Мэри. – Джанет уговаривает меня брать больше, чтобы поспеть за ростом арендной платы. А я бы до сих пор с удовольствием продавала свои поделки из моей мастерской в гараже или на местной художественной ярмарке. Я просто не создана для бизнеса.

– Вы могли бы нанять помощника, – посоветовала Алекса.

– Я хотела взять в помощницы Джанет, но она решила стать юристом. Не понимаю, как я вырастила ребенка, мечтающего носить деловые костюмы и изучать скучные законы. – В ласковых голубых глазах Мэри мелькнула озадаченность. – Джанет пошла в моего покойного мужа. Он был бизнесменом и четко следовал правилам во всем, но быстро понял, что если хочет остаться со мной, то ему придется стать более гибким. – Мэри протянула Алексе чек на подпись. – Муж умер несколько лет назад. Тогда Джанет и убедила меня открыть магазин, чтобы я не тосковала без дела. Я была счастлива в своей мастерской, но Джанет хотела, чтобы я больше времени проводила среди людей и меньше с птицами и стеклом.

Алекса не знала, что на это сказать, хотя Мэри, похоже, и не нуждалась в ее ответе.

– А сложно делать фигурки из стекла? – спросила Алекса, когда Мэри умолкла и вздохнула.

– Только поначалу. Стекло – каверзный материал, но любой может научиться. Меня научила моя мама, когда я еще была подростком. Жаль, что Джанет это занятие совсем не привлекает.

– А я всегда хотела работать со стеклом, – призналась Алекса. – На каникулах я собирала разноцветные стеклышки на берегу и представляла, как когда-нибудь сделаю ожерелье вроде этого. – Она кивнула на выставленное в витрине украшение.

– Зачем представлять? Возьмите и сделайте.

– Вас послушать, так это очень просто, но, думаю, мне уже поздно учиться.

– Учиться никогда не поздно, – возразила Мэри.

– Я очень занята на работе.

– И какая же работа отнимает у вас все время? – спросила миссис Маллиган, осторожно заворачивая стеклянного ястреба в упаковочную пленку.

– Я бухгалтер.

– Еще одна любительница работать с девяти до пяти.

– Чаще с девяти до девяти, особенно в период подачи налоговых деклараций, – вздохнула Алекса.

– За долгую жизнь я уяснила, что важно выделять время на то, что любишь. Разве не для этого мы появились на свет? Разве мы не должны наслаждаться жизнью? Вы, например, могли бы преображать стекло.

– Наверное, вы правы, – согласилась Алекса.

В последние месяцы она сама начала понимать, что напряженный рабочий график почти не оставляет ей времени даже на друзей, не говоря уж о серьезных отношениях с мужчинами. Может, хватит утешать себя тем, что после напряженного налогового периода все наладится, ведь, когда затихает апрельское сумасшествие, возникают другие дела, а там не за горами новый наплыв клиентов с мешками квитанций и чеков. Может, она просто прикрывается работой, чтобы ни с кем не встречаться. Гораздо легче сосредоточиться на работе, чем думать о свиданиях, о прочных отношениях с мужчиной…

– Так сколько времени вы пробудете в городе? – прервала ее размышления Мэри.

– Не знаю. Определенно останусь, пока тетя окончательно не поправится.

– Ну, если выдастся свободное время, загляните ко мне домой. Я покажу вам, как работать со стеклом.

– Правда?

– С превеликим удовольствием. Нечасто встречаешь человека, которого интересует весь процесс, а не только конечный результат.

– Спасибо, я непременно приду, – пообещала Алекса.

Мэри записала на листке бумаги свой номер телефона и адрес.

– По воскресеньям магазин закрыт, вот тогда и приходите ко мне домой, если вам удобно.

– Отлично.

– Если выберетесь на пляж и найдете отшлифованное стекло, принесите с собой. Сделаем что-нибудь особенное. – Мэри вручила Алексе ее покупку. – Надеюсь, этот ястреб вас порадует.

– Я точно знаю, что порадует.

Алекса вышла из магазина и остановилась на тротуаре, разрываясь между долгом и желанием. Долг звал поработать в тетином магазинчике, желание – на пляж, поискать «морское» стекло. Как будто она раздвоилась, и две ее половинки – маленькая девочка, очарованная магией стекла, вынесенного волнами на берег, и взрослая женщина, переставшая верить в магию, – боролись друг с другом.

Постояв с минуту в нерешительности, Алекса двинулась в верном направлении. Во всяком случае, она на это надеялась.

В пятницу утром, в начале двенадцатого, Брейден поднялся по ступенькам дома, в котором очень недолго жил с Кинли, и остановился на веранде, испытывая неловкость и чувствуя себя здесь совершенно чужим. Он не успел сродниться с этим домом, купленным Кинли, когда он служил за границей, и сейчас не узнавал ни вазоны с цветами, ни качалку в углу веранды. И коврик с радушным приветствием перед дверью не узнавал. Этот дом принадлежал Кинли, а не ему, и так было с самого начала.

Брейден позвонил в дверной звонок. У него еще оставался ключ, но показалось неправильным им воспользоваться.

Кинли – в спортивных брюках и обтягивающей ярко-красной маечке – открыла дверь через пару секунд. Его почти бывшая жена много тренировалась в последние годы, и ее одержимость воздвигла еще один барьер между ними.

Кинли настороженно смотрела на него, не приглашая войти в дом.

– Брейден, что ты здесь делаешь?

– Нужно забрать кое-что.

– Мне помнится, ты сказал, что в этом доме нет ничего и никого, что бы тебе было нужно.

– Я ошибся, – коротко ответил он.

– Ошибся? – изумленно повторила Кинли.

Брейден кивнул.

– Во многом. Незачем пережевывать наши проблемы. Все закончилось гораздо раньше, чем мы оба это высказали. Я не одобряю некоторые из твоих поступков, но из этого не следует, что я должен быть твоим врагом. – Освободившись от гнева, он почувствовал облегчение. Алекса сказала, что его мучают незажившие раны, и была права. Слишком долго он держал все в себе и растравлял сам себя.

Кинли нахмурилась, словно не знала, как отнестись к таким переменам в его поведении. Возможно, ей легче было справляться с его враждебностью, чем с любым выражением доброты и сожаления.