Тайный друг - Крис Муни

— А какой была Дженнифер?

Тина Сандерс судорожно стиснула пачку сигарет обеими руками.

— Она была хорошей девочкой, послушной, всегда делала то, что ей говорят. У меня никогда не было с ней никаких проблем. Она всегда стремилась во всем видеть только хорошее, никогда не жаловалась и очень любила свою работу — она искренне верила в то, что помогает людям, которые попали в «Маклин». Это лечебница стала ее первым местом работы. Она говорила, что пациенты там были намного лучше, спокойнее, с ними было легче управляться. Моя Дженни… Ей нравилось помогать людям. Ей не следовало соглашаться на эту работу в «Синклере».

— Почему вы так думаете? — спросила Дарби.

— В последний год она стала какой-то угрюмой, замкнулась в себе. У нее часто случались перепады настроения. Когда мы встречались, она говорила очень мало. Однажды она сказала, что стала плохо спать по ночам. Дженни объяснила это происходящим в клинике, тем, что ей приходилось работать сверхурочно, чтобы оплатить свадебные расходы, да еще разговорами о грядущем сокращении и о том, что «Синклер» вообще могут закрыть. Я не знала, что она была беременна, — этим объясняется и ее резкая смена настроения. — Женщина провела пальцем по распятию. — Она могла бы рассказать мне обо всем. Я бы не стала осуждать ее за то, что она залетела.

— А обычно у нее были от вас секреты?

— Нет. Нет, никаких секретов у нее от меня не было. Как я уже говорила, мы были очень близки. То, что Дженни не сказала мне о своей беременности, одно время беспокоило меня, но потом я поняла. Она хотела обвенчаться в католическом храме. А то, что она забеременела еще до свадьбы… Словом, полагаю, мне не нужно объяснять вам, как относится к таким вещам католическая церковь.

— Ваша дочь никогда не упоминала мужчину с черными глазами?

— Вы имеете в виду подбитыми, с синяками или что-нибудь в этом роде?

— Собственно, я имела в виду настоящий цвет его глаз, — пояснила Дарби. — У этого мужчины глаза абсолютно, непроницаемо черные. Он высокого роста, выше шести футов, с бледной кожей. И очень хорошо одевается.

— Я не знаю никого, кто подходил бы под такое описание.

— Прошу простить меня, мисс Сандерс, но я должна на минутку оставить вас одну.

Дарби вышла из конференц-зала и взяла из своего кабинета распечатанную на компьютере фотографию Малколма Флетчера, размещенную на веб-сайте ФБР.

— Вы когда-нибудь видели или встречали этого человека, мисс Сандерс?

— Это мужчина, который убил Дженни? И вы хотите сказать мне, что нашли его?

— Нет, еще не нашли. Так видели вы этого человека или нет?

— Нет, не видела.

— А Дженни никогда не говорила вам о том, что встречала этого человека?

— Если и говорила, то я этого не помню. Вы нашли ее тело?

— Мы нашли ее фотографию, расследуя другое дело, — ответила Дарби. — Мне очень жаль, но больше я ничего не могу вам сообщить.

— Ничего не понимаю. Мужчина, с которым я разговаривала, настойчиво подчеркивал, что именно у вас есть информация о том, что случилось с Дженни. Он пообещал, что вы расскажете мне всю правду.

— Я и говорю вам правду.

— Мне кажется, что у вас ничего нет. Почему он сказал мне, чтобы я приехала сюда? Проделать такой долгий путь, и все только ради того, чтобы увидеть этот снимок!

— Мисс Сандерс, то, что вы мне только что рассказали, очень поможет нам. Я уверена, что кто-нибудь из детективов захочет заглянуть к вам и поговорить о вашей дочери. Вы будете сегодня дома после обеда?

— А где же мне еще быть? Или вы полагаете, что я могу отправиться на танцы? — Тина Сандерс потянулась за своим костылем. Дарби встала, чтобы помочь ей, но женщина лишь отмахнулась от нее. — Я сама справлюсь, благодарю вас.

— Кто-нибудь еще, кроме вас, прикасался к этому листу бумаги?

— Нет.

— Перед тем как вы уйдете, я хотела бы обратиться к вам с просьбой. Мне нужно взять ваши отпечатки пальцев.

— Зачем это?

— Мне необходимо сравнить отпечатки, — ответила Дарби. — Я хочу знать, не дотрагивался ли еще кто-нибудь до фотографии, которую вам послали.

Тут зазвонил сотовый телефон Дарби. Тим Брайсон. Она рассказала ему о том, где находится и что здесь происходит. Брайсон попросил ее задержать женщину до его приезда.

— Сюда направляется детектив Брайсон, — сказала Дарби. — Он хотел бы поговорить с вами. Это не займет много времени.

— Если вы нашли человека, который убил Дженни, я хочу поговорить с ним. Я хочу, чтобы он знал: я прощаю его.

— Вы прощаете его… — тупо повторила Дарби.

— Можете не смотреть на меня, как на спятившую старую дуру. Я еще не сошла с ума.

— Мисс Сандерс, я не…

— Я и не рассчитываю, что вы поймете, но все равно объясню. — Тина Сандерс поудобнее перехватила костыль. — После того как Дженни умерла, я решила вернуться к католической вере. Теперь я почти каждый день хожу в собор Святого Стефана. Отец Донелли сказал, что я должна отринуть ненависть, а сделать это можно, только простив этого человека. И тогда Дженни останется жива, она всегда будет рядом, и я смогу помнить только хорошее, что у нас было. — Тина Сандерс откинулась на спинку кресла. — Это все, что у меня осталось: хорошие воспоминания. Мне понадобилось много времени, много слез и гнева, чтобы прийти к этому, но как только я решила простить этого человека — я имею в виду, простить по-настоящему — добрый наш Господь Иисус Христос взял себе мою боль. Теперь меня каждый день окружает любовь Дженни. И когда я умру, мы с Дженни воссоединимся в раю.

Дарби помимо воли задумалась над тем, что же обнаружила эта женщина по ту сторону своей скорби, что вдохнуло в нее такую веру.

Бостонские детективы обитали на пятом этаже помещения, которое именовали «загон». Вдоль длинного зала, очень напоминавшего гимназический класс, залитый мертвенным, дешевым сиянием ламп дневного света, отражавшимся от компьютерных мониторов, лицом друг к другу стояли письменные столы. Телефоны здесь звонили денно и нощно.

Высший руководящий пост в управлении занимала женщина, и поэтому среди патрульных полицейских встречались женщины всех рас, цвета кожи, возраста и сложения. А вот в «загоне» по-прежнему сохранялась исключительно мужская компания. В какое бы время дня или время года ни пришла сюда Дарби, в «загоне» всегда пахло так, как, по ее мнению, должно пахнуть в мужской раздевалке — по́том и тестостероном, аромат которых лишь слегка маскировали лосьон после бритья и одеколон.

Сегодня был понедельник, пять часов вечера. Она шла по проходу, а по обеим сторонам от нее детективы сочиняли рапорты, стучали по клавиатурам и говорили по телефону.