Палач - Сергей Белошников

Я смахнула со лба мокрые волосы. В ванной было душно, как в тропическом лесу. Я стала развешивать его вещи по веревкам. Обвисшая кожаная куртка уже тяжело висела на плечиках, с нее капала вода. Я повесила его рубашку и снова наклонилась над тазом.

И тут опять пронзительно зазвонил телефон. Я замерла на месте, шепотом считая вслух звонки:

— Один, два…три…четыре…

Все было ясно.

Я выпрямилась. Повесила джинсы. Сполоснула таз, уже не обращая внимания на надрывающийся на кухне телефон. Вытерла руки и пошла по мокрому после уборки паркету через прихожую в комнату. Пол влажно мерцал и идти по нему было чуть скользко. На входной двери — тоже еще не до конца высохшей, — слава Богу, уже не было этих жутких кровавых разводов.

Я выключила в кабинете все лампы, помогавшие Сереже во время импровизированной операции. Оставила только одну — на письменном столе. Надела на нее стеклянный голубоватый абажур, а сверху набросила узорчатый платок, чтобы свет не бил ему в глаза.

Я подошла к дивану и опустилась на колени.

Он лежал на животе, чуть повернувшись под простыней на левый, здоровый бок, лицом ко мне. Вокруг закрытых глаз у него проявились синие, переходящие в черноту круги. Он прерывисто дышал приоткрытым, обметанным ртом. Мокрые от пота волосы прилипли ко лбу. Я осторожно отодвинула волосы. Промокнула марлевой салфеткой его лоб и виски. Он не пошевелился, не открыл глаз. А потом тихо, просяще, неразличимо произнес какое-то короткое слово.

Я наклонилась ближе к нему. И он снова его произнес. Вот что я услышала: «Ма-ма…»

— Боже мой, — прошептала я растерянно. — Боже ж ты мой… Мама…

Я медленно поднялась с колен. Залезла с ногами в кресло, стоящее рядом с диваном. Я села так, чтобы видеть его лицо. Придвинула поближе к себе телефон, убавив до минимума громкость звонка. Ноги я укутала пледом, взяла со стола и раскрыла «Manhattan Transfer» Дос Пассоса на странице, отмеченной закладкой.

Я невнимательно читала, время от времени поглядывая на него. Лицо у него обтянулось, стало выглядеть еще моложе. Какие двадцать восемь!.. Сейчас он выглядел едва-едва на двадцать. Мальчишка. Злобный испорченный мальчишка.

На кухне нудно капала вода из плохо прикрытого крана. Мирно тикающий будильник на моем письменном столе показывал начало третьего ночи.

* * *

Я, все время оглядываясь назад, взбежала по истертым, крошащимся под ногами бетонным ступеням, нырнула в какой-то закоулок, ведущий в глубину полуразрушенного здания. Мои шаги гулко рокотали под высокими, теряющимися в пыльном сумраке сводами. Еще поворот, еще одна лестница, теперь уже металлическая — и я выскочила в предрассветный уличный туман. Сквозь него вяло проглядывали желтые лепешки фонарей и волчьи глаза семафоров.

Я очутилась на безлюдной, длинной, убегающей во мглу платформе вокзала и остановилась. Я загнанно дышала. Никого не было видно — ни единой живой души. В вязкой тишине слышался только какой-то частый глухой стук — и я наконец поняла, что это колотится мое сердце. Матово поблескивали изогнутые нитки рельсов, уходящих в туман, между шпалами из грязного гравия торчали невысокие чахлые кустики, на которых поблескивали капли росы. Поодаль, словно давно высохшие фантасмагорические фаллосы, тянулись к почти ночному еще небу псевдоготические башенки и острые стеклянные кровли вокзальных зданий.

А потом я услышала шаги. Медленные, шаркающие. Они неотвратимо выплывали из тумана, они выплывали из тишины за моей спиной и у меня не было сил оглянуться. Меня сковал невыразимый, липкий первобытный страх. Шаги приблизились — и затихли. Снова воцарилась тишина. Но я-то прекрасно знала, что оно — это — стоит прямо у меня за спиной — близко-близко, на расстоянии вытянутой руки. Мне надо было обернуться и, превозмогая себя, я медленно обернулась.

Да, это был он — сумасшедший старик с Каменного острова. Он смотрел на меня из-под нависших кустистых бровей, смотрел, криво улыбаясь. Когтистая синюшная лапка крепко сжимала набалдашник трости. На серебряной щетине, покрывавшей впалые щеки, неярко мерцали капельки то ли утренней росы, то ли пота. У его ног жалась маленькая собачонка, время от времени приоткрывающая розовую пещерку пасти.

Я понимала, что это не старик — это пришла моя смерть под видом ужасного старика в потертой тюбетейке.

— Ольга… — тихо-тихо позвал старик, пронизывая меня иголочками непроницаемо-черных зрачков. — Ольга-а…

Я попятилась, не сводя со старика обезумевших от страха глаз. И тут же старик сделал маленький шажок следом за мной — ко мне, и собачка его злобно оскалилась.

— Ольга… — снова позвал старик. — Ольга-а…

Я сделала еще шаг назад, еще, пошатнулась и, не удержавшись на краю платформы, с отчаянным протяжным криком полетела спиной вниз, к упорно нацелившемуся прямо на мой затылок тупому стальному рельсу.

* * *

Я вскочила, дико озираясь по сторонам. Плед и книга со полетели на пол. Я затравленно дышала и на губах у меня еще до конца не затих хрип предсмертного ужаса.

И только тут я заметила, что он лежит с открытыми глазами и с удивлением смотрит на меня.

— Ольга-а, — еле слышно, протяжно произнес он, разлепив сухие обметанные губы. И, помолчав, медленно добавил, недоуменно шаря глазами по сторонам:

— Где я?..

— Вы у меня дома. Извините… Я сейчас.

Я быстро прошла, почти пробежала в ванную. Включила холодную воду и сунула лицо под свистящую струю. Ледяная вода обожгла меня, я зажмурилась, затрясла обалдело головой. Через несколько секунд самообладание вроде бы вернулось о мне. Я выключила воду, насухо вытерлась: руки у меня тем не менее все еще тряслись. И пошла обратно в комнату, натянув на лицо невозмутимо-холодную маску.

Он все так же и лежал, глядя на меня — чуть на боку. Глаза у него лихорадочно блестели. Я наклонилась и поправила подушку у него под головой. Стряхнула градусник и сунула ему подмышку. Он ничуть не сопротивлялся, даже взглядом не высказал недовольства.

Я отвернулась от него. Распаковала одноразовый шприц. Набрала в шприц новокаин, смешала с гентамицином. Подошла к нему, — он по-прежнему не сводил с меня взгляда горячечно сверкающих, воспаленных глаз в красных прожилках лопнувших сосудиков. Слегка неодобрительно поморщился, увидев у меня в руке наполненный шприц.

— Надо. Вам надо сделать укол. Поверьте, это абсолютно необходимо.

Я старалась, чтобы голос мой звучал сухо и строго. Как у приходящей бесплатной медсестры, у которой на сегодня еще куча адресов в разных концах города и, следовательно с десяток походов по разным больным вроде него.

Я приоткрыла одеяло — он быстро посмотрел вниз и, кажется, только сейчас сообразил, что кроме бинтов на нем ничего нет. И я с удивлением увидела, как краска стеснения проступает на его запавших щеках. Он закрыл глаза.