Царская невеста - Валерий Елманов

– И откель же ему все ведомо стало? – с кривой ухмылкой спросил Воротынский, по-прежнему не глядя в мою сторону и упорно продолжая буравить сумрачным взором сучок в правом резном столбе-балясине, поддерживающем его крыльцо.

– А с чего ты взял, что он все сведал? – спросил я. – Бывает, что человек вслепую, с завязанными глазами вверх стреляет да в журавля попадает. Так и он. Наугад ляпнул. Вот посмотришь – не станет он больше об этом упоминать.

– Тебе виднее, – процедил князь сквозь зубы, перекинувшись с сучка на резной наличник сверху. – Это ж ты у нас с пищалей палить ловок. Мы-то все больше по старине. Известно, на нови хлеб сеют, а на старь навоз возят. А ведомо тебе, что за обман с уложением государь мне в просьбишке отказал – не дозволил детишек с женкой с-под Белоозера привезти?

– А куда было деваться, коль у него в руках все мои черновики были?! – не выдержав, заорал я, возмущенный столь явной несправедливостью. – И он о них так меня расспрашивал, будто решил, что я твое уложение не просто так переписал, а с тайным умыслом, дабы ворогам его иноземным передать! Скажи, что мне еще оставалось делать?!

– О том не ведаю. – Он резко и зло мотнул головой. – Токмо мыслю, что не просто так он про Молоди допытывался. Как себе хошь, а не верю я, что он с завязанными глазами да столь метко угодил. Была длань, коя его стрелу в нужную сторону подправила. – И добавил после паузы: – Меня ныне и про серьги сомнения взяли. Можа, и прав был князь Андрей Тимофеевич…

Зря он это сказал. Так бы я еще попытался его переубедить – авось и получилось бы что-нибудь. Но после того, как он упомянул серьги, стало понятно – разговора не будет. Бесполезно его вести. Не тот случай. Раз уж он всерьез решил, будто я украл вещь, которую сам же и купил, – о чем тут говорить?! Развернулся да пошел прочь. Так и расстались мы с ним. Потом я сколько раз прокручивал в памяти, выискивая, мог ли сделать хоть что-то, находил, злился на себя, но былого не вернуть.

А когда уходил, то чуть не споткнулся, будто кто толкнул меня сзади. Оглянулся – никого. Только в отдалении остроносый зубы скалит. Во взгляде ненависть пополам с торжеством – хоть и непричастен он к случившемуся, а все равно так ликовал, будто собственную руку приложил. Ну еще бы – есть чему. Не все мне на коне скакать – пришло время и возле стремени побегать.

И от этой улыбки на меня отчего-то повеяло холодком. Появилось какое-то недоброе предчувствие, коротенькое такое, как порыв ветра, – всего на миг. Я даже и не понял, что к чему. Потом лишь догадался, когда ничего не исправишь.

Хотя напакостить ему перед самым уходом мне удалось – уж больно не хотелось, чтобы он, пускай даже косвенно, оказался победителем. Первой мыслью было рассказать его биографию Воротынскому. Не всю, конечно, откуда мне знать, но достаточно для того, чтобы князь как минимум прогнал его.

Однако, немного подумав, я пришел к выводу, что получится только хуже. Михайла Иванович сейчас настолько на меня зол, что, скорее всего, поступит с точностью до наоборот, лишь бы продемонстрировать, как мало ценит он мое мнение. Ага, наоборот… Ну тогда и мы схитрим.

Я повернулся к князю, который продолжал стоять на крыльце, как и положено хозяину, и чуть ли не повелительно заметил ему, кивнув в сторону Осьмушки:

– А этого ты береги да приблизить не забудь – из башковитых. В сотники его назначь, он годится. Из ратных холопов для тебя все соки выдавит, чтоб угодить. Я б его с собой прихватил, но потом решил – пусть хоть одна голова у тебя останется. Чай, подсобит, если что.

Ответа от Воротынского не ждал – и без того понятно, каким именно он будет. Вместо этого, чтобы усугубить впечатление, шагнул к оторопевшему Осьмушке и дружески приобнял обалдевшего от эдакой нежности остроносого. Да чтоб он не скалил на радостях зубы, засунув довольную улыбку себе… куда подальше, шепнул на ухо:

– А ларец ты мне вернешь, сукин сын. Ныне скоро грязник настанет, тяжко до Костромы добираться, потому я по доброте душевной срок тебе даю до весны. Ну а коль вернусь и ты мне его не вручишь – да чтоб до единой полушки, – пеняй на себя. Сдается, не все ты князю Воротынскому об себе рассказал, но оно поправимо, а уж тогда… Была бы голова, а петля для нее сыщется. – И, умиленно похлопав его напоследок по плечу, ласково осведомился: – Все ли понял, Софрон-душегубец, али повторить?

– Все! – зло выдохнул он.

– Тогда бывай… до весны. – Я улыбнулся еще шире, краем глаза подметив неодобрительное выражение на лице Воротынского, и с чувством сделанного на совесть доброго дела бодро потопал к своему коню.

Как мне впоследствии удалось узнать, князь спустя всего день после моего отъезда понизил Осьмушку, разжаловав его в рядовые. Жаль, что вообще не выгнал. Очень жаль. Я-то рассчитывал именно на это, но увы.

Словом, так мне государь «помог», что дальше некуда. В гробу я его медвежью услугу видел! А деваться некуда – после эдакой пакости мне же пришлось еще и благодарить царя. Дескать, спасибо, Иоанн Васильевич, что заступился за меня – сирого да убогого, не дал изобидеть, не дозволил посрамить. А куда деваться, коли царь именно этого от меня и ждал? Не разочаровывать же дурака, который от усердия, прямо как в поговорке, весь лоб расшиб. Только я его богу молиться не заставлял, и, в отличие от народной мудрости, лоб этот расшибленный был не его, а мой собственный.

Потому и не взял Иоанн в Новгород князя Воротынского, дав понять тем самым свое недовольство. Но не буду же я рассказывать обо всем этом Анастасии Владимировне. Пусть теща не тревожится – в Багдаде все спокойно.

И с Машей не все получилось ладно – так и не сумел я с ней встретиться. Всего разок, пять – десять минуток, одним глазком и поглядел на нее, как она стояла возле матери в церкви на воскресной обедне. Вид у нее и впрямь был бледный. Я даже встревожился – неужто и впрямь приболела, как заявил старый князь?

Однако дворовые девки сказали иное – здорова княжна. Через них я узнал и о судьбе ее бывшей наперсницы Даши. Оказывается, выгнал ее Долгорукий. Совсем выгнал, как зловредную потатчицу. Случилось это не так уж давно – всего пару месяцев назад, причем по наущению новой дворовой девки, некой Светозары, которая ныне у старого князя в большом почете, хотя и появилась она в Бирючах всего ничего – нынешней весной.

Ну-ну. Понятно, откуда ветер дует. От таких новостей меня сразу серным запашком овеяло – и тут ведьма сработала, больше некому. Меньше всего хотел бы я ее видеть, но куда тут денешься – надо. Иначе и с Машей может чего-нибудь учудить, с нее станется. Пришлось, улучив момент, выловить ее и назначить встречу – не разговаривать же в тереме о таких вещах.

В тот же вечер она и примчалась на встречу со мной. Не знаю уж, что она там себе возомнила, но появилась из-за угла конюшни, где я ее поджидал, как невеста под венец – нарядно одетая, со счастливой улыбкой и распростертыми объятиями.

Неужели решила, что я и впрямь переключился на нее? Или она успела перед своим исчезновением травки мне подсунуть с наговором, как ее там, присуху, кажется, и теперь посчитала, что все сработало? Трудно сказать.