Женщины его жизни - Звева Казати Модиньяни

– Вот именно, – подтвердила Аннализа, постепенно обретая дар речи. – Он сказал, что поговорит с папой. Ты представляешь, что теперь будет? – И Аннализа бросилась на шею крестной с рыданиями.

– А ну-ка расскажи все по порядку, – попросила принцесса.

– Мы только что встретились с ним в саду… – Рассказать о произошедшем оказалось много труднее, чем она думала.

– И что же дальше? – допытывалась принцесса.

– Он меня поцеловал. – По прекрасному, пылающему жаром лицу катились слезы.

– Поцеловал? – вздохнула крестная, так и не решив, возмущаться ли этой новостью или завидовать.

– Это было божественно, уверяю тебя.

– Что значит «божественно»? В каком смысле? – подозрительно осведомилась принцесса.

– Божественно, потому что Фил мне безумно нравится.

«Женщина, потерявшая невинность, не может говорить так искренне», – подумала про себя принцесса Изгро.

– Только он вдруг ни с того ни с сего начал говорить о женитьбе, – жалобно добавила Аннализа.

Легкий ветерок шевельнул белую кисейную занавеску и заиграл ее волосами. Вдалеке по небу пронесся гул, обе женщины надеялись, что это гром.

– По-моему, это не повод для отчаяния, – заметила старшая.

– Он сказал, что хочет на мне жениться, – твердила младшая с таким ужасом, словно он пригрозил убить ее.

– Не плачь, детка, – с искренним участием утешала ее крестная. – Все это так романтично. Вы вдвоем в саду. Поцелуи при луне. Эх, сбросить бы мне лет двадцать…

– Тетя, я серьезно, – вновь начала Аннализа. – Папа его убьет. Он ведь планировал для меня другое будущее.

– Пеппино никого не убьет, – решительно возразила принцесса. – Филип прекрасный молодой человек, и тебе он нравится. Кроме того, он из хорошей семьи, и это упрощает дело. Я постараюсь образумить твоего отца. Правда, существует негласное обещание принцу Бельмонте, но у этого американца есть шик. Придется побольше разузнать о его семье. И если мы увидим, что все в порядке, а я в этом не сомневаюсь, можно будет заключить брак.

– Нет, тетя, ты меня совершенно не понимаешь! – вскричала Аннализа в полном отчаянии. – Я не хочу выходить замуж. Не сейчас. Не за этого человека.

– Как? – в ужасе переспросила крестная.

– Я не хочу выходить замуж за Фила, тетя Роза, – решительно объявила девушка.

Женщина одним порывистым движением откинула одеяло, сунула ноги в домашние туфли, накинула легкий халат и грозно повернулась к Аннализе:

– Американец тебе нравится, ты позволяешь себя целовать, однако выходить за него замуж ты не желаешь?

– Именно это я и стараюсь тебе объяснить, – вздохнула та. – Замужество никак не связано с тем, что он мне нравится и что мы поцеловались. Я слишком молода, чтобы выходить замуж.

– Но не слишком молода, – живо возразила принцесса, – чтобы встречаться с ним ночью в саду наедине. Ты, наверное, с ума сошла, если не хуже.

Аннализа перешла от яростной атаки к нежным уговорам и испробовала все богатые возможности этого средства, чтобы поведать крестной правду, которую та упорно отказывалась воспринимать.

– Тетя, – прошептала она, – если уж ты меня не понимаешь, то никто другой и вовсе не поймет. Я ни с кем не могу поделиться так откровенно, как с тобой. Я люблю Фила, – продолжала она растроганно, – я хочу, чтобы у меня был роман, романтическое приключение. Но все это не имеет ничего общего с супружеством.

Роза Миранда Изгро поняла ее. Да, она хорошо разбиралась в том, о чем Аннализа пыталась ей поведать. Романтическая страсть была важнейшим элементом ее собственной жизни, при случае она умела обращать это чувство себе на пользу и делала это не раз с присущим ей тактом и изяществом. Но, несмотря на все свои либеральные и широкие взгляды, она не могла допустить, чтобы Аннализа в свои девятнадцать лет совершила подобное безумие. Даже благородное и громкое имя, которое она носила, не смогло бы защитить ее от последствий такого неподобающего поведения. В любом случае ее репутация в глазах окружающих была бы погублена.

– Ты ошибаешься, Аннализа, – попыталась она разубедить крестницу. – Когда двое любят друг друга, брак неизбежен. – Нужны были другие, более убедительные слова, чтобы достичь желаемой цели, но у нее не хватило духу к ним прибегнуть. – Разве ты хочешь выйти замуж за того, кто тебе не нравится? – спросила она самым обыденным тоном.

– Нет, ни за что.

Банальнейший довод, затрепанный до неприличия, недостойный разумной беседы образованных людей, подействовал безотказно.

– Вот видишь? – улыбнулась принцесса, облегченно вздыхая. – Теперь надо подумать, как получше сообщить об этом твоему отцу. Но ты не беспокойся, это я возьму на себя.

– Послушай, тетя Роза, я хотела тебе сказать…

– Повторяю, я сама этим займусь. – Принцесса мягко подтолкнула Аннализу к выходу из спальни.

– Ладно, тетя Роза, – бессильно улыбнулась девушка. Ее крестная тем временем принялась яростно сдирать с головы папильотки.

– Вот так, – удовлетворенно приговаривала она. – Все отлично.

Сейчас она умоется, надушится, причешется, наденет кружевной пеньюар и тихонько проскользнет в спальню барона: в постели обсуждение некоторых щекотливых тем дается легче, чем при свете дня. Широта взглядов и современное понимание жизни тут были совершенно ни при чем. Любовная история могла иметь лишь одно логическое завершение: супружество.

Аннализа вернулась в свою комнату, легла в постель, но тут же поняла, что заснуть не удастся. Может быть, уже в эту минуту принцесса разговаривает о ней с отцом. Каким бы ни был исход этого разговора, какое бы решение ни принял ее отец, в одном можно было не сомневаться: начиная с завтрашнего утра ее окружат неприступной крепостной стеной, через которую ни ей, ни Филипу не перебраться.

Кало, Аннина, ее отец, слуги будут неусыпно стеречь ее, не спуская с нее глаз ни на минуту, потому что таков был закон. С завтрашнего дня Филу больше не разрешат жить в палаццо Монреале. А ей не хотелось потерять Фила в тот самый миг, когда она так страстно желала его. Она могла рассчитывать лишь на одну союзницу, на крестную, да и та ничем не сможет ей помочь, после того как отец обречет их с Филом на расставание.

В одну минуту Аннализа поняла, что ей следует делать: это будет поворотный шаг в ее беспокойной юности и даже во всей ее жизни. Она вышла из комнаты босиком, чтобы никто не услышал, пробежала по длинной галерее второго этажа и свернула в коридор, ведущий в восточное крыло палаццо, где располагалась комната Фила. Она уверенно двигалась в темноте, прекрасно зная на память все закоулки родного дома, по которому столько раз бегала, играя в детстве.

Помедлив у двери, под которой пробивалась полоска света, она повернула тяжелую медную ручку и неслышно вошла: все, что она могла различить, было всего лишь бешеным стуком ее собственного сердца и гулом крови в ушах.