Язык его пропавшей жены - Александр Трапезников

— Не выйдет, — угрюмо ответил Велемир. Но присоединился, поскольку это «О!» отнес в первую очередь на свой счет. Да так оно на самом деле и было. С кем же тут еще Ферапонтову вести умные речи? Не с Черемисиновым же. А насчет «язычества» он, судя по всему, опять придуривается…

— Вот что я вам скажу, уважаемый Матвей Яковлевич, — продолжил прерванный разговор импозантный поп, который на появление гостей лишь недовольно поморщился. — Изучать язык и традиции Церкви означает быть готовым ко многим поразительным открытиям. Так, например, мы находим в творениях святителя Григория Богослова утверждение, что «Новаторы» — это «неразумное название предусмотрительных». Что оно означает? На первый раз не сразу и поймешь… А это высказывание, если вдуматься, своеобразный вызов, потому что ставит перед Церковью важные вопросы: «Что определяет нововведения?» и «Кто является новатором?» Многие православные сегодня могут не согласиться с Григорием Богословом, так как нововведения, как правило, считаются дерзостью и синонимом секуляризации. Да и сами отцы Церкви в свое время решили отказаться выражать догматы языком только Священного Писания и использовали другой язык.

«Умен, сучий потрох, не только за модой следит да по салонам красоты бегает», — подумал Велемир вслушиваясь в речь иерея.

— …А вот известный богослов Папафанасиу Афанасиос пишет, что опасность обмирщения действительно существует, но мы, тем не менее, не можем не признать тот факт, что Церковь сама обещает миру всеобъемлющую новизну: образование полностью нового тварного мира, его преображение через общение с Богом. Да ту же мысль можно найти и в книге Откровения. Следовательно, жизнь верующего — это не просто пассивное ожидание конца, но и активное участие в осуществлении Божьего замысла. Другими словами, Церковь в истории является предвосхищением и лабораторией этого эсхатологического конца. В этой лаборатории мир постепенно превращается в Тело Христово. Вы согласны?

— Продолжай, клирик, — снисходительно отозвался Ферапонтов.

— К четвертому веку Церковь давно покинула палестинскую колыбель и прочно обосновалась во всем Средиземноморье, неизбежно оказываясь лицом к лицу с господствующей в это время греко-римской культурой. Эта культура определяла способ жизни, стиль мышления и язык, который в значительной мере отличался от иудейского. Церковь оказалась перед решающим выбором: ограничиться иудейством или открыть себя всему миру. И она выбрала второе, открыв себя для других народов, и для этого использовала их язык и способ мышления. И этот выбор был далек от заигрывания с обыденностью. Это было историческим решением, основанным на самой природе Церкви… Чтобы понять взаимоотношения Церкви и мира, мы всегда должны помнить следующее. Церковь и мир не являются двумя онтологически, то есть по своей природе противоположными сущностями. Одно не сделано только из «священного» вещества, а другое — из «злого». В христианском видении весь мир без исключения — это творение Божие, и Бог — единственный Творец. Он призвал этот мир к бытию из ничего, и создал его для того, чтобы мир был причастником вечной и полной любви жизни.

— Помедленней, пожалуйста! — попросил Черемисинов, который уже строчил в блокнот.

— Можно и помедленней, — кивнул отец Владимир. — Богословы разъясняют, что главная задача мира — возжелать стать телом Сына, второй Ипостаси Святой Троицы, и этим, по собственному волеизъявлению, войти в вечную жизнь Троицы. Конечно, это нелегко. Но это приглашение приходит не из этого мира, поэтому оно всегда звучит непостижимо для него, и мир недоумевает: «Кто может принять это?» Ответ человечества на Божие приглашение очень точно выражен чисто славянским определением Георгия Флоровского «Подвиг — это аскетическое совершенствование, явление свободы в истории». Поэтому мы можем сказать, что Церковь — это часть мира, которая уже отозвалась на Божие приглашение. Вторая часть еще ему сопротивляется, и все еще не нашла дорогу в Церковь, хотя не является ни злобной по своей природе, ни чужеродной Церкви.

«Какие люди живут в Юрьевце! — вновь подумал Велемир, пока шел монолог священника. — Глыбы! Москва отдыхает…»

А завершил свою речь иерей укоризненными словами:

— Каноны Церкви никогда не были бы написаны, так как первым языком Церкви был разговорный язык того времени. То есть язык простого народа. Да и апостол Павел говорил, что члены Церкви должны использовать понятные слова, чтобы каждый мог постигнуть сказанное. Ведь главная задача каждого христианина состоит в убеждении других и созидании Церкви. А построение Церкви — это далеко не магический ритуал. Магия предполагает автоматическое действие, независимое от воли и намерений человека. Но стать членом Церкви можно только сознательно. А у нас полгорода на литургию не ходят, не исповедуются и не причащаются. И вы им еще в этом пример подаете, Матвей Яковлевич.

— На то есть свои причины, — отозвался тот.

— Вы же настоящий богослов. Библию, наверное, даже назубок знаете.

— Меня больше Праязык волнует. И я не понимаю, почему Православная Традиция не беспокоится и не тревожится из-за наличия множества языков, как среди различных народов, так и в течение разных периодов истории одного народа. После попытки создания Вавилонской башни люди потеряли связь с Богом и друг с другом. Их общий язык был утрачен и превратился во множество разных наречий, в результате чего народы рассеялись по всей земле. А множественность языков есть следствие греха. Тем не менее, Церковь никогда не пыталась исправить эту ситуацию, то есть создать единый язык для всех времен и народов. Она принимает реальную ситуацию множественности языков и старается создать из них новую плоть истины.

— Вы и правы и не правы одновременно. Фактически сегодня по ряду причин превалируют два языка. Первый — это английский, который форсирует к всеобщему языку. Второй — интернет и общение в нем — становятся своего рода новым универсальным и сильным «языком». Глобальная сеть, несомненно, поражает воображение, предлагая возможности для обмена информацией между удаленными уголками земли, но, с другой стороны, предлагает сомнительный идеал общения без реальной встречи, бестелесный контакт. И Церковь это тревожит. Будет ли человечество использовать эти технологии в качестве полезного инструмента, способного помочь встрече человеческих личностей, или же все сведется к «спиритуальному» образу жизни, где никто вовсе не заботится о человеческом общении? Покажет будущее…

Вздохнув, он добавил:

— Но это уже вызов Церкви. А она никогда и ни при каких обстоятельствах не оставалась в стороне от собранных веками языковых богатств. Но, в то же время, Церковь должна быть готова нести свидетельство в новых и, возможно, непредвиденных обстоятельствах. Ее язык не должен быть ни подобием музейной выставки, ни древним ископаемым. Ее корни уходят в далекое прошлое, но ветви должны цвести сейчас и готовить плоды для будущего… Есть язык веры и язык мира. А язык истинной веры с языком истинного мiра всегда совпадает, да иначе и быть не может.

«Каков молодец! — мысленно похвалил молодого священника Велемир, изменив к нему свое прежнее негативное отношение. — Ловко Ферапонтова уел».