Небесные тени - Жоржия Кальдера

сотне метров от входа в Собор, туман сгущается и становится темнее. Гефест моргнул и едва не остановился, чтобы повнимательнее разглядеть эту аномалию, но потом решил не обращать на нее внимания.

Сейчас у него совершенно нет времени на изучение климатических особенностей. Император только что его разоблачил, дорога́ каждая минута. Нужно уходить, убраться как можно дальше от дворца и от отцовского гнева, но покинуть Собор без Прозерпины немыслимо. Неважно, как сильно Гефест рискует: он ни за что не бросит любимую.

Влетев в Собор, Гефест помчался через огромный зал, призвав на помощь свои божественные способности: воздействовал на воздух, чтобы передвигаться быстрее. Менее чем за две секунды он пробежал восемьсот метров, отделявших его от входа в подземелья.

«Только бы Орион узнал не все. Только бы он не ждал меня у входа в крипту, в которой держит Прозерпину…»

Если это все же случилось – всему конец.

Тогда не останется ни малейшей надежды.

Он будет драться, даже если заранее обречен на поражение. Ясно одно: он не сдастся, будет до последнего пытаться спасти любимую.

Гефест не смог сдержать вздоха облегчения, увидев, что перед входом в подземную камеру, как обычно, никого нет. Лихорадочным движением он разблокировал механизм, запирающий двери. Наконец-то он смог увидеть Проз…

Не говоря ни слова, он рухнул на колени перед девушкой и протянул к ней руки. Кабели, на которых она висела, удлинились, и обнаженное хрупкое тело Прозерпины опустилось прямо в руки Гефеста.

– Паутина… – невнятно пролепетала она слабым голосом. Ее опущенные веки мелко подрагивали.

– Она снова изменяется, знаю, – ответил Гефест.

У него перехватило дыхание от боли и переполнявших его эмоций.

– Это начало последней войны… Последняя битва богов началась. Ответвления на полотне отныне столь многочисленны, что невозможно их все прочитать.

– Пусть боги сражаются друг с другом, если им так хочется, мне все равно, – прошептал Гефест, выдергивая одну из трубок, погруженных в тело девушки.

Она тихо застонала и скривилась от боли, потом обхватила Гефеста за шею и позволила ему освободить себя.

Мысль о том, чтобы причинить ей боль, наводила на Гефеста ужас. Каждый раз вытаскивая очередную металлическую трубку, он чувствовал себя так, будто это его плоть обжигает болью. И все же вопрос стоял о жизни и смерти, так что выбора у него не осталось: нельзя терять время, сейчас не до деликатности.

– Прости, милая, мне так жаль, – прошептал он, один за другим извлекая из тела девушки кабели. – Отныне важно лишь одно: мы с тобой будем в безопасности, далеко от этого чудовища и его безумия.

Вытащив последнюю проклятую трубку, Гефест выпрямился, прижимая Прозерпину к груди. Спина ее была покрыта ранами, в которые прежде входили кабели, и все же девушка подняла руку и погладила Гефеста по щеке, а потом произнесла дрожащим голосом:

– Тебе следовало уйти, как только ты узнал. Прямо сейчас тебе угрожает ужасная опасность.

– Забудь о видениях, тебе больше никогда не придется их терпеть, обещаю. Даже если нам осталось жить всего несколько минут – это неважно. Главное – мы вместе.

Прозерпина слабо кивнула, вид у нее был изможденный, как никогда.

Что же ей недавно пришлось пережить, раз она находится в таком удручающем состоянии? Что такого чудовищного она увидела в Паутине времени?

Одной рукой Гефест сорвал с себя тунику, оставшись полуголым, затем, придерживая девушку, завернул ее в свою одежду. После чего решительным шагом направился к дверям склепа: наконец-то пленница покинет свою проклятую тюрьму. Он уже перешагнул порог, как вдруг Прозерпина знаком велела ему остановиться.

– Я… чувствую ее зов, – выговорила она вдруг. Ее полные слез глаза округлились. – Наши шансы на успех ничтожно малы, любимый. Нам никогда туда не попасть. Полубог и чужачка вот-вот покачнут мир, но моя богиня требует меня, она готова возродиться из тумана…

Гефест не успел осмыслить непонятные слова Прозерпины. Его ушей достиг странный свист, с каждой секундой становившийся все сильнее и пронзительнее, грозивший разорвать его барабанные перепонки, так что ему пришлось крепко прижать Прозерпину к груди, чтобы не уронить.

Затем вдруг внутри его словно что-то взорвалось. Ужасная, непередаваемая боль охватила его череп, из носа потекла тонкая струйка серебристой жидкости.

– Что… Ох… – простонал Гефест, изо всех сил стараясь не упасть. – Что происходит? Прозерпина…

– Ангел Искупления наконец уничтожен, – пояснила девушка. С ее губ сорвалось рыдание. – Компоненты, которые он тебе передал, умирают вместе с ним. Ты должен бороться, Гефест. Не дай этому процессу затронуть твое сознание, которое ты так долго приобретал, умоляю тебя…

Перед мысленным взором Гефеста стремительно проносились всевозможные образы – сны и перемешанные воспоминания, – словно пытаясь уцелеть пред лицом надвигающейся на них холодной, темной пустоты, охватившей его разум. Одновременно с этим часть его тела как будто умирала, рассыпалась на части.

– Любимый, – прошептала Прозерпина, сжимая его лицо в ладонях. – Держись, останься со мной, пожалуйста…

– Я не… не понимаю…

Гефест пятился, пока не уперся спиной в стену. Потом ноги у него стали как ватные, и он осел на пол, по-прежнему отчаянно прижимая к себе Прозерпину.

– Проклятие… Да что же это со мной? – снова простонал он.

Вытянув перед собой руку, он в ужасе уставился на свою кожу. Прежде его кожный покров походил на белоснежную, сияющую мраморную поверхность, а теперь потускнел, сделавшись неприятного серого цвета. Более того, местами его рука покрылась темными пятнами, по форме похожими на ячейки пчелиных сот. Маленькие черные ромбы становились все четче, разрастались, как будто плоть отмирала.

В конце концов обжигающая боль сконцентрировалась в его правом глазу, становясь все интенсивнее, пока наконец не стала совершенно невыносимой.

Гефест инстинктивно коснулся века и зарычал от боли, страха и гнева. Он чувствовал, как под его пальцами глазное яблоко потрескивает, словно опоясывающие его нервы пытались его расплавить…

– Останься со мной! – взмолилась Прозерпина, вложив в этот крик остатки сил. – Прошу тебя, Гефест!

Из-под его прижатых к веку пальцев потекла кипящая жидкость – глаз все-таки не выдержал незримого давления. Зато невыносимая боль начала постепенно проходить.

Гефест опустил руку, все его тело потряхивало и крутило спазмом.