Воеводы Ивана Грозного - Дмитрий Володихин

В воинской повести «Казанская история» рассказана история смерти князя. Возвращаясь из Ливонского похода, Семен Иванович нес «на шее своей смертельную рану», от которой вскоре скончался на пятидесятом году жизни[84]. Князь навеки закрыл глаза в августе 1559 г. Его тело «проводил до могилы» сам царь. Похоронили воеводу в родовом гнезде — Микулине, в каменном храме, построенном по распоряжению покойного. Богомольный, значит, был человек…

Этот храм дошел до нашего времени. Он имеет древнюю историю и является семейной усыпальницей князей тверского рода. Предположительно, первая церковь на этом месте возникла в 1398 или 1399 г.: ее возвели по приказу князя Михаила Александровича. А в середине XVI века Семен Иванович выстроил на месте обветшалого здания новый храм, удивительно красивый, поражающий до сих пор необыкновенной гармонией архитектурных форм.

Автор «Казанской истории» оплакивает кончину князя печальными словами: «Прегорькая, злая смерть, ни красоты человеческой не милующая, ни храброго мужа не щадящая, ни богатого не почитающая, ни царя, над многими властвующего, не боящаяся, но всех равно из этой жизни забирающая и в темный гроб кладущая трехлокотной, засыпаемый землей! И кто может избежать крепкой твоей хватки? И куда девается тогда красота, храбрость и слава — все мимо проходит, словно сон».

Но так ли горька гибель от смертельной раны в сорок девять лет?

Ведь это — превосходная смерть для полководца. По сравнению с прочими «большими воеводами» того времени князь Микулинский — настоящий счастливчик. Наши «командармы» грозненской поры жили трудно. Колотушка войны часто выбивала их из жизни до срока, а кому-то доставалась смерть пострашнее военной. Петр Шуйский погиб от рук жадных крестьян после тяжелого поражения, Ивана Шуйского убили за интригу, Алексея Басманова казнили по подозрению в измене, Ермак погиб в бою, Иван Бельский задохнулся от пожарного зноя и дыма, Михаила Воротынского истребили по причинам, до сих пор не понятным, Юрий Токмаков умер в походе… Везло на хорошую кончину немногим. Разве что Дмитрию Хворостинину, да в какой-то степени Ивану Мстиславскому.

Так вот, Семен Иванович скончался дома, как победитель, в чести и славе человека, никем никогда не битого.

Что может быть лучше для «командарма»?

Князь Михаил Иванович Воротынский был чудовищно богат.

В предыдущих главах рассказывалось о тех полководцах, которые располагали в жизни сей солидным подспорьем для безбедного существования — крупными земельными владениями. А земля в эпоху Средневековья играла роль главного богатства. Пожалуй, лишь Хворостинин первую половину жизни провел как средней руки помещик, да и то в зрелые годы он получил значительные пожалования, став видным землевладельцем. Ну а Микулинские, Шуйские, Мстиславские были не ему чета — из богатейших людей Русского царства.

Но что они — все они! — такое по сравнению с князем Воротынским? Голь, беднота. Никакого сравнения.

Ибо после кончины нескольких родственников Михаил Иванович оказался владельцем колоссальной области, включавшей несколько городов: Перемышль, Старый Одоев, Новосиль, часть Воротынска и другие волости. Фактически князь Воротынский был хозяином территории, равной европейскому государству средних размеров. К тому же в отношении своих земель он имел права полусамостоятельного правителя. Этого хватило бы вполне, чтобы сделаться полностью самостоятельным государем, независимым и от Москвы, и от Литвы. Доходы, которые он получил с нескольких городов, а также войско, которое он мог выставить в одиночку, без каких-либо союзников, позволяли такой оборот событий. Препятствовало подобному кульбиту, по большому счету, одно. Если посмотреть на карту, станет ясно: «держава» Воротынского располагалась к югу от основного течения Оки, по соседству с Диким полем. Поэтому, порвав с сюзеренитетом московских государей, Воротынский оказался бы под ударом с трех сторон. Его «княжество» превратилось бы в «трофей» для той же Москвы, для Литвы и — хуже всего! — для воинственных крымцев, которые разорили бы его города за два или три года. Без союзников на юге в ту пору было не выжить…

Для простого выживания требовалось, чтобы на главный оборонительный рубеж русских земель, к Оке, выходили «государевы большие воеводы» с грозными полками Московского царства. Пока эта сила нависала смертельной опасностью над пестрыми отрядами татарских «царей», «царевичей», «уланов» и «мурз», за Окой могло существовать русское землепашество, могли цвести русские города.

Эти обстоятельства повлияли на весь ход судьбы князя, на всю его карьеру.

Во-первых, его никогда, ни единого раза, не использовали как военачальника в Карелии, на литовском и ливонском рубежах. Только на юге и юго-востоке. Это и выглядит естественно: здесь князь мог свободно располагать воинскими силами своих городов, быстро собирать их и бросать на отпор неприятелю.

К тому же он был кровно заинтересован в том, чтобы принадлежащие ему земли не разорялись от татарских набегов… Так Воротынский волей-неволей оказался «специалистом» по южному направлению.

Василий III на гравюре западноевропейского мастера

Во-вторых, благодаря полной экономической самостоятельности и политической силе Михаила Ивановича московское правительство вечно опасалось измены с его стороны. Когда перебежчиком становится провинциальный сын боярский — это, по большому счету, ерунда в масштабах всего государства. Когда бежит за рубеж окольничий или боярин (особенно если это значительный воевода), — это болезненная проблема, крупная неприятность… Но, в общем, подобная «авария» тоже исправима. А вот переход на неприятельскую сторону такого «полудержавного властелина», как Воротынский, или хотя бы какая-то тайная договоренность его с крымцами (скажем, о беспрепятственном пропуске их войска через владения князя), могли обернуться катастрофой. Михаила Ивановича побаивались, за ним приглядывали, его «обезвреживали» опалой; исход его судьбы отчасти предрешен был высочайшим положением князя. Такой крупный человек жерновами московской государственности не перемалывался, не становился меньше — настолько меньше, чтобы стать безопасным… Казнь притягивала к себе Воротынского, притягивала, звала, несколько раз приближалась вплотную, заглядывала в самые очи, но медлила; под конец она все-таки добралась до князя. Смерть его была нехороша, никому не пожелаешь такой смерти. Он ушел из жизни в терновом венце опального победителя, фальшивого изменника. Ушел страшно. Неудобный человек, он принадлежал минувшей эпохе. В XV веке десятки таких властителей правили лоскутной Русью. В XVI осталось двое-трое. Но и этого было слишком много, ибо время поменяло цвета. Единодержавие утверждало себя сталью и кровью. Оно было благом, и в то же время — тяжким бременем для страны.