Правь, Британия! - Дафна дю Морье

— Если ты остановишься на одну секунду, то увидишь, что все здесь, — сказала Мад, — виски, содовая, джин, тоник, льда полно. У тебя ужасные мешки под глазами, надеюсь, это с дороги, а не от пьянства. Я ломаю себе голову над тем, как ты умудряешься жить в Лондоне один, если ты, конечно, живешь один, в это я не верю ни на грош, небось очередь стоит из женщин готовить тебе еду и штопать носки, можешь мне не рассказывать…

— Неправда, неправда, я самое одинокое из всех живых существ, так устаю к ночи, что буквально падаю в постель, я…

Эмма вышла из комнаты, голова у нее шла кругом. Беда в том, что, когда Папа и Мад встречаются, это даже хуже, чем их разговоры по телефону. Для окружающих это ужасно утомительно. Один лишь оглушительный шум чего стоит.

Она пошла на кухню, чтобы предупредить Дотти:

— Папа приехал. Он хочет отправиться в ванную, после того как выпьет стаканчик, а это означает, что ужинать будет в восемь тридцать или позже.

— В старые времена, — сказала Дотти, которая мыла под краном дуршлаг, отвоеванный у Колина, проносившего его весь день на голове, — на кухне у Мадам служил целый штат, и когда господин Вик приезжал домой на каникулы, то они с ног сбивались. Прошли те дни. И, хвала Господу, я в штат кухонной прислуги не входила.

Боже, вздохнула Эмма, опять Дотти понесло рассуждать о своем положении. Только дай ей волю, и она пойдет перечислять имена звезд, что толклись в гримерной Королевского театра, что входили в труппу на тех или иных гастролях, вспоминая события как минимум тридцатилетней давности, а может, и более давние, и все время будет намекать, что не каждый снизойдет до столь низкой работы, коли он был запанибрата со знаменитостями.

— После того как суп сварится, он может постоять на плитке, — продолжала Дотти. — Пусть Мадам назовет его борщом, если ей так больше нравится, но мы с тобой знаем, что, кроме свеклы, в нем и нет ничего. А камбала…

Эмма скрылась с кухни и вернулась в музыкальную комнату. Перестрелка между матерью и сыном была в полном разгаре.

— Но я не понимаю, я не понимаю, — говорил Папа, — как Бевил Саммерс умудрился сбить Терри, который стоял на самом виду у ворот. Что, доктор был пьян? Врачам нельзя даже прикасаться к алкоголю. Или сам Терри одурел от какого-нибудь наркотика? Он такой. Этих мальчишек надо держать в ежовых рукавицах, они у тебя неуправляемы, а этот позорный случай на фейерверке…

— Ты забываешь, что я была чуть ли не при смерти, — прервала его Мад. — Бедный Терри был рассеян, может, он споткнулся о бампер, Бог его знает, а Бевил думал только о том, как поспеть побыстрее ко мне. В итоге ему пришлось сделать укол, успокоительное, не спрашивай, что именно, не знаю, но это помогло чудесно, я перед тобой в добром здравии. А на фейерверке ни у одного из этих морских пехотинцев совершенно не обнаружилось чувства юмора, так похоже на американцев. Помню, однажды в Нью-Йорке… Папа, не слушая, продолжал свое:

— Мне сам министр звонил, точнее, его секретарь; серьезное нарушение порядка, действительно серьезное, он хотел знать, кто сует палки в колеса в западной части страны, нет ли подпольной организации. «Не знаю, — ответил я, — понятия не имею, моей матери скоро восемьдесят, она уже давно не в своем уме, не принимайте ее во внимание…»

— …Всегда теряют голову в случае опасности. Помню, была снежная буря на Лонг-Айленде, повалило несколько телеграфных столбов, наступил хаос, и сам президент должен был принять меры…

В это время в холл незаметно проскользнул Джо, схватил Папину сумку и унес на второй этаж в свободную комнату, а Колин и Бен по пятам за ним проследовали через музыкальную комнату, умытые, причесанные и в ночных рубашках. Они выглядели как херувимы, только без крыльев.

— Привет, Вик! — крикнул Колин, никогда не стеснявшийся в присутствии взрослых, и, в знак равноправия, хлопнул Папу по заду. Папа развернулся как ужаленный.

— Привет, маленькое чудовище, — сказал он. — Когда я был в твоем возрасте, то уже в шесть часов спал, укутанный в кроватке.

— Нет, — ответил Колин. — Когда тебя укладывали спать, ты валился на пол и брыкался, Мадам мне рассказывала.

— Это ложь, сущая выдумка, не делал я ничего подобного, — обратился Папа к матери. — Ты приучаешь детей верить самым кошмарным фантазиям. Я не позволяю этого. Спроси у Дотти, у кого угодно, я…

— Ты прекрасно знаешь, что ты кричал и брыкался, — сказала Мад. — На губах у тебя выступала пена, как у лошади, ты…

— Вик, — вмешался Колин, — я научил Бена говорить. Он знает уже несколько слов. Хочешь их услышать?

Он шепнул Бену на ухо, тот заулыбался и кивнул головой.

— Да, да, — сказал Папа, радуясь предоставленному шансу сменить тему разговора, — дайте мне послушать, что скажет Бен. Так он не слабоумный? Вырастет, станет лидером «Черных пантер»[15]1 и убьет всех нас. Давай, Бен, скажи свое слово, я слушаю, я весь внимание.

Поток слов смутил трехлетнего малыша. Он нахмурился, сосредоточился, но восклицания, призванного поразить аудиторию, не получилось.

— Г… г… г… или ж… ж… — торопил наставник Колин, взяв его за руку, — не важно что.

Но озадаченный Бен перепутал инструкции.

— Гопа, — сказал он, — гопа, гопа, гопа, — и начал бегать по кругу.

— Все-таки этот ребенок слабоумный, — объявил Папа. — Что это он изображает, курицу, снесшую яйцо? Уходи, мальчик, уходи. Никто не хочет яйцо. Эмма, дорогая, кто-нибудь включил обогреватель в ванной комнате? Не хочу заморозиться. Пойду поздороваюсь с Дотти. Отнес кто-нибудь наверх мою сумку? Мама, не пора ли тебе в кровать? И почему Бевил Саммерс не велел тебе оставаться в постели? Плохой он врач. Потом позвоню ему.

Эмме удалось вывести отца из комнаты.

— Поздороваешься с Дотти после того, как примешь ванну, — убеждала она. — Джо отнес твою сумку и отгонит машину. Принести тебе в комнату что-нибудь выпить?

— Нет, нет, нет, я выпью, когда спущусь вниз. Что за спешка? Все в этом доме спешат, никто никогда не отдыхает.

Все еще протестуя, он вошел в свою комнату и, раскрыв дорожную сумку, вывалил ее содержимое на пол. По старой привычке Эмма бросилась подбирать. Гребенки из черного дерева — на туалетный столик, шелковую пижаму — на кровать. В сорок восемь лет Папа так и остался невоспитанным. Все Мад виновата, конечно.

— Саммерс измерял ей давление? — спросил он, заходя в ванную и открывая краны на полную мощь. — У нас в семье у всех повышенное давление. Должен сказать, она не выглядит такой уж больной, но ведь у нее огромные резервы, как и у меня. Иначе я бы не выжил. Ты не представляешь, какими были прошедшие дни. Собрания, конференции, не ложился раньше трех. С трудом сюда вырвался.