Клятва Рыцаря - Эмма Орчи

– Если, как вы думаете, дело идет к концу, – сказал он, понизив голос почти до шепота, – то почему бы не сделать последнего шага сегодня же вечером?

– Ничего против этого не имею; постоянная тревога измучила меня еще больше, чем этого проклятого англичанина, – ответил Эрон, кивнув головой в сторону камеры, в которой был заключен сэр Перси.

– Так попробуем! – резко сказал Шовелен.

– Как хотите.

Гражданин Эрон сидел, протянув на стул свои длинные ноги; в маленькой комнатке он казался просто гигантом. Он весь сгорбился, может быть, от той тревоги, о которой только что упомянул, и его голова с взъерошенными, нависшими на лоб волосами, глубоко ушла в плечи. Шовелен с легким презрением поглядывал на своего товарища и друга. Он, без сомнения, предпочел бы вести это трудное дело единолично, но ему было прекрасно известно, что он уже не пользовался прежним полным доверием Комитета общественного спасения. Что касается Эрона, то благодаря своей всем известной бесчеловечной жестокости он в глазах Комитета имел большое преимущество перед Шовеленом. В отношении суда над заключенными декрет 27 нивоза предоставлял ему полную свободу действий. Поэтому отсрочка суда над знаменитым Рыцарем Алого Первоцвета вначале не вызывала никаких нареканий на главного агента Комитета, и парижане терпеливо ждали дня, когда ненавистный англичанин будет наконец осужден и сложит голову на эшафоте. Однако прошло уже семнадцать дней, а день суда все еще не был объявлен, и падкие до развлечений парижане начали роптать на отсрочку давно обещанного зрелища, к которому они готовились, как к народному празднику. В этот самый вечер, когда Эрон появился в партере Национального театра, он был встречен выражениями неудовольствия и насмешливыми вопросами:

– Как поживает Рыцарь Алого Первоцвета?

Эрон увидел, что ему грозит перспектива отправить проклятого англичанина на гильотину, не вырвав у него тайны, за обладание которой он готов был отдать все свое состояние. Шовелен, также присутствовавший в театре, слышал эти неодобрительные возгласы и потому, несмотря на поздний час, пришел серьезно переговорить с товарищем.

– Теперь я попробую, – сказал он, с чувством глубокого удовлетворения видя, что главному агенту ничего не остается, как согласиться. – Прикажите вашим людям побольше шуметь, – прибавил он с загадочной улыбкой. – Для моих разговоров с англичанином нужен аккомпанемент.

Эрон кивнул, и Шовелен молча направился к двери. Войдя в камеру, где был заключен сэр Перси, он неслышно приблизился к нему и остановился, заложив руки за спину, в своей любимой позе. Блейкни сидел у стола, опершись на исхудалую руку и устремив взор в пространство. Он не заметил прихода Шовелена, который мог теперь свободно разглядеть происшедшую в узнике перемену. Перед ним был человек, который от отсутствия свежего воздуха, достаточной пищи, а главное – отдыха, больше походил на тень прежнего Блейкни. В лице не было ни кровинки, кожа приняла землистый оттенок, а впалые глаза горели лихорадочным блеском.

Шовелен молча смотрел на неподвижно сидевшего перед ним человека, и в его душе, несмотря на всю ненависть к Блейкни, зашевелилось невольное восхищение этим рыцарем, переносившим такие мучения ради высокого идеала. Вместе с тем внутри него все росла уверенность, что, несмотря на физическую слабость, об упадке умственных сил здесь не могло быть и речи.

Хотя по внешнему своему виду Перси Блейкни и являлся лишь тенью прежнего блестящего баронета, но даже и теперь, измученный, лишенный покоя и той умственной и физической деятельности, которая была насущной потребностью его жизни, он все-таки оставался тем изящным английским джентльменом, какого Шовелен полтора года назад встретил при самом изящном из европейских дворов. Костюм, которого давно не касалась рука вышколенного камердинера, был от лучшего лондонского портного; на нем не было видно ни пылинки, а тонкое дорогое кружево на рукавах еще более выделяло почти нежную белизну точеных рук.

Шовелен сделал легкое движение. Блейкни заметил его присутствие, и по его губам пробежала улыбка.

– Как, неужели это – мой предупредительный друг, месье Шамбертен? – весело воскликнул он и, встав, церемонно поклонился.

Шовелен усмехнулся, и в его глазах сверкнул луч невольной радости, так как он заметил, что, вставая, сэр Перси оперся на стол, словно ища опоры, а взор его на мгновение утратил свою ясность.

– Чему должен я приписать честь вашего посещения? – продолжал Блейкни, быстро оправившись от минутной слабости.

– Моей заботе о вашем благополучии, – в тон ему ответил Шовелен.

– Но разве это ваше желание не удовлетворено уже выше всякой меры? Однако позвольте предложить вам стул. Я только что хотел приняться за обильный ужин, присланный мне вашими друзьями. Не угодно ли вам разделить его со мной? Может быть, это напомнит вам наш ужин в Кале, когда вы, месье Шамбертен, временно принадлежали к духовному ордену. – Блейкни рассмеялся, указывая на большой кусок черного хлеба и на кружку с водой, и любезно прибавил: – Чем богаты, тем и рады.

До крови закусив нижнюю губу, Шовелен сел на предложенный стул. Ему стоило большого труда сохранить внешнее спокойствие, чтобы не доставить врагу удовольствие заметить, что его слова попадают в цель. В этом ему помогло сознание, что стоит только пальцем шевельнуть, и он заставит эти наглые уста замолкнуть навек.

– Сэр Перси, – спокойно начал Шовелен, – вам, несомненно, доставляет огромное удовольствие направлять в меня стрелы вашего сарказма. Не буду лишать вас этого удовольствия: в вашем теперешнем положении эти стрелы не могут причинить никакого вреда.

– К тому же у меня в распоряжении так мало бывает случаев, когда я могу направить их в вашу особу, – сказал Блейкни, придвигая к столу другой стул и садясь лицом к лампе.

– Совершенно верно, – сухо сказал Шовелен. – Ввиду этого факта, сэр Перси, к чему вам даром терять время и случай спастись? Полагаю, сегодня вы уже не так полны надежд, как неделю назад. В этой камере вам чересчур неудобно, так отчего же не положить раз и навсегда конец этим неприятным условиям? Даю слово, что вам не придется в этом раскаяться.

Блейкни откинулся на спинку стула и громко зевнул.

– Прошу простить меня, – произнес он. – Я никогда не чувствовал такой усталости – ведь я больше двух недель не сомкнул глаз.

– Совершенно верно, сэр Перси. Одна ночь спокойного сна оказала бы вам огромную пользу.

– Одна ночь? – воскликнул Блейкни, сопровождая свои слова чем-то, похожим на его прежний смех. – Ну, мне нужно по крайней мере неделю!

– Боюсь, что последнее мы не в силах устроить, но одна спокойная ночь очень освежила бы вас.

– Вы правы, но эти дьяволы в соседней комнате всегда страшно шумят!

– Я прикажу, чтобы в дежурной комнате всю ночь соблюдали полную тишину, – мягко продолжал Шовелен, – и чтобы вас несколько часов совершенно не беспокоили. Также будет отдан приказ, чтобы вам сейчас же подали хороший, питательный ужин и чтобы вам было доставлено все, что вам нужно.