Фармацевт - Родриго Кортес

Этот оркестр не годился. Стало быть, нужно поискать другой! Кто бы подсказал – где? Великие врачи и алхимики прошлого за подобного рода задачи не брались.

Ричард всё же нашёл нужную ему основу, но не в животном, а в растительном царстве.

Однажды он выбрался по хозяйственным делам в Фламборо-Хед. Дик очень любил море, оно буквально завораживало его своим живым, постоянно меняющимся обликом, своим безграничным простором и мощью. Когда Ричард бывал в посёлке, он всегда выкраивал час-другой, чтобы прогуляться по пустынному берегу, и на этот раз он поступил так же.

Время близилось к вечеру. В утренние часы сильно штормило, шторма на Северном море в конце июля довольно часты. Но уже к полудню шторм постепенно стих. Море, так недавно яростно бившееся о берег, посветлело и катило длинные спокойные валы. Слабый ветерок, сменивший направление на чистый норд, легко касался их гребней, будто помогая волнению утихомириться.

Ричард неторопливо шагал по отлогому песчаному берегу, вслушиваясь в рокот волн и крики чаек. Пенный прибой выбрасывал на прибрежный песок всякий морской мусор: щепки, снулую рыбёшку, пучки различных водорослей.

Внимание Стэнфорда привлёк один из таких перепутанных комков подводной растительности, чем-то он походил на всклокоченную бороду морского бога. Дик подошёл ближе, пошевелил водоросли ногой. Это оказалась ламинария, морская капуста, совсем обычная и весьма распространённая на литорали и шельфе Северного моря бурая водоросль. Её длинные полосы были запутаны в немыслимый клубок, издавали резковатый характерный запах, скорее приятный. По пластинам водорослей прыгали крохотные рачки-бокоплавы, дафнии, водяные блохи. Ричард знал, что ламинария съедобна в сыром виде и даже по-своему вкусна, жители побережья Йоркшира с удовольствием употребляют её в пищу. Ричарду тоже доводилось пробовать блюда, изготовленные из морской капусты.

Так что с этим обычным и привычным водным растением Стэнфорд был неплохо знаком, не первый раз видел он буровато-зелёные ремни ламинарии. Но вот своим особым взглядом он на морскую капусту до сей поры не смотрел.

Что подтолкнуло его на этот раз, что заставило применить свои удивительные способности? Трудно сказать… Может быть, то загадочное нечто, которое мы называем интуицией? Как бы то ни было, но Стэнфорд вгляделся в невзрачный комок по-особенному, захотел увидеть водоросль изнутри. У него уже давно не возникало с этим никаких проблем, стоило только пожелать. Его редчайшие способности за эти несколько лет развились и окрепли.

Как и всё живое, ламинария состояла из громадного количества самых разных веществ, от наиболее простых, вроде воды, до очень и очень сложных. Водоросль, вырванная штормом из привычной среды, всё ещё жила, тончайший механизм обмена веществ не успел остановить свой ход. Различные компоненты тела ламинарии взаимодействовали по хитрым законам, понять которые не в силах был даже молодой Стэнфорд, при всей своей фантастической одарённости. Одни вещества превращались в другие, те, в свою очередь, в третьи, крутились колёса головоломных циклов. Да! Тот, кто хоть раз увидел бы живой организм так, как видел его сейчас Ричард Стэнфорд, тот вряд ли бы усомнился в существовании Творца! Слишком сложным, слишком гармоничным и согласованным было то, что открывалось Дику в невзрачной с виду водоросли. Слишком отчётливо ощущалось присутствие в этой величественной картине некоего гениального замысла!

Но Дик был практиком, и сейчас его особенно заинтересовало одно из бесчисленного множества веществ, из которых были построены ремешки морской капусты. Бурый пигмент, который придавал ламинарии её характерный цвет. Дик привычно отсеял окружение пигмента, мысленно изолировал его, вгляделся пристальнее…

Нет, для него пигмент выглядел совсем не бурым! Больше всего это вещество напоминало логарифмическую спираль, изогнутую во всех трёх плоскостях. На нитку спирали были нанизаны опаловые бусины, слабо мерцающие молочно-белым внутренним светом. Слышалась и характерная мелодия, тягучая, чуть заунывная, заставляющая вспомнить об арабском Востоке, о сказках «Тысячи и одной ночи».

«А ведь из этого вполне может получиться мой усилитель! – подумал Дик. – Да, здесь структура куда интереснее и перспективнее, чем у прополиса. Если сблизить вот эти два соседних витка спирали… Правильно, а этот отрезок перевить в восьмёрку, а вот тут замкнуть линию саму на себя, окружить талию восьмёрки двойным колечком… Ах, как интересно может получиться! А если говорить о звуке, то нужно чуть изменить напев, придать ему больше темпа. И добавить какой-то духовой инструмент, к примеру, гобой или валторну. Тогда внутренняя мелодия, которую я слышу, изменится в нужную сторону! Как этого добиться? Допустим, попробовать сильно подкислить реакционную среду. Но не минеральной кислотой, типа серной или азотной, а чем-нибудь помягче. Скажем, уксусом или лимонным соком. Кстати, это поспособствует тому, что готовый препарат станет легче и быстрее усваиваться. А чем лучше всего экстрагировать пигмент из ламинарии, чем извлечь его? Может быть, ацетоном? Нет, спираль может порваться. Тогда скипидаром? Или растительным маслом? Этот вопрос стоит как следует обдумать…»

Он ещё долго стоял на пустынном берегу, пристально и задумчиво глядя на груду подсыхающих водорослей. Задача начинала всё больше занимать его. Здесь же, не сходя с места, Ричард наметил основные пути её решения.

Нет, сразу и с налёту не получилось. Жемчужная спираль оказалась упрямым противником. Двойное колечко не хотело замыкаться вокруг перетяжки восьмёркиной талии, звуки гобоя никак не попадали в унисон основной мелодии, истинного созвучия не получалось, возникал диссонанс. Но Ричард Стэнфорд не опускал рук, он сохранял уверенность в правильности пути, а сырья у него было предостаточно, чего-чего, а морской капусты в Северном море хватало!

Дик менял тактику, искал и находил обходные дорожки к цели. Словно мастер французской борьбы – этот вид спорта стремительно входил в моду, – поставивший противника «на мост», он терпеливо и неуклонно дожимал непокорную спираль, заставлял её покориться своей воле.

И в конце августа его настойчивость была вознаграждена: Ричард добился той модификации исходного вещества, к которой стремился с самого начала.

Но возникала новая проблема: на ком испытывать полученный препарат, который Ричард назвал для себя «Tide» – «прилив», в память о морском побережье, где ему впервые пришла в голову мысль использовать ламинарию?

У Ричарда в его первой лаборатории ещё не было лабораторных животных, к тому же Стэнфорд никогда не работал с ними, так что соответствующего опыта у него тоже не было. Кроме того, его «прилив» конструировался под человека, а если быть предельно точным, то конкретно под самого себя, Ричарда Стэнфорда. Как уже отмечалось, некоторые особенности обмена веществ весьма индивидуальны.

«Я всё же не белая крыса или кролик, – угрюмо размышлял Ричард, которого раздражала остановка на пути к цели. – Кстати, нет в Стэнфорд-холле ни крыс, ни кроликов… О добровольцах из числа людей и речи быть не может. Не на Бобби же Тенворте пробовать «прилив»! Он-то, может быть, и согласится, да у меня не хватит духу рискнуть. Махнуть рукой на предварительные испытания и попробовать препарат самому? Я же на девяносто девять процентов уверен, что «прилив» совершенно безвреден. Если им не злоупотреблять…»