Бес смертный - Алексей Рыбин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пока дошли до Финляндского вокзала – еще три, плюс два возле вокзала. Через Литейный мост брели медленно, сыто покуривая и без обиды вспоминая преподавателя математики. Он ведь по-своему в чем-то даже и прав…
Долго спорили, двигаться ли прямо по Литейному или уйти боковыми улочками налево, в сторону улицы Восстания, и дальше следовать на север по Лиговке.
Клюк с детства учился играть на аккордеоне. Родители заставляли. Инструмент свой он ненавидел, но любовь к родителям эту ненависть перевешивала, поэтому он утверждал, что любит и аккордеон. В институте мы с Клюком собрали нашу первую группу – мой друг был лидер-гитаристом, а я, поскольку на гитаре играть не умел, стал барабанщиком. Это потом уже я научился, походил в вечернюю школу – когда только все успел, ума не приложу. Точно, несколько жизней прожито…
– Ты знаешь, – сказал я Кирсанову, когда мы вышли из третьей по счету забегаловки. – Я в детстве, ну, когда в институте учился, тоже так экспериментировал. Обходил все пивные ларьки. И в каждом выпивал. Мы с другом моим…
С Клюком, помню, мы не сдюжили маршрут. Перестали пить где-то в районе площади Мира – тогда она Сенной еще не называлась. А как нас занесло с Лиговки на Сенную, мы и не помнили.
Потом, когда нас выперли из института, я быстро научился играть на гитаре, а Клюк ушел из нашей банды, собрал свою и до сих пор с ней колбасится. Теперь большую часть времени проводит в Европе, чешет по немецким и голландским клубам и жизнью вполне доволен. Хотя звезд с неба и не хватает. Иногда мы с ним встречаемся и хвастаемся друг перед другом гонорарами. Не отчисли нас в свое время из института, мы бы хвастались рублевыми прибавками к зарплате.
– Ты уже рассказывал про это раз сто, – сказал Кирсанов. – У любого интеллигентного человека есть в багаже подобная история. А если нет – значит, он полный козел и нечего с ним вообще разговаривать. О, смотри! Это что, твой сын сегодня играет?
Я взглянул на рыжую стену какого-то института или морга – с колоннами, с битыми стеклами в окнах – и увидел крупную черно-белую афишу с изображением Марка. Клуб «Терраплейн».
– Ну да. Сегодня играет.
– Пошли?
– Ты хочешь?
– Ага, – сказал Кирсанов, в котором прежде я не замечал интереса к ночным клубам.
– Ну, пошли. Только это еще не скоро.
– А мы можем с пользой провести время. С пользой и не без приятности. Поехали в «Преступление и наказание».
– Поехали. Или пошли?
– Пошли.
«Сто по пятьдесят!» Я никогда не забуду эту фразу. Мы возвращались поездом с гастролей по Украине и в вагоне-ресторане встретили гитариста по прозвищу Чиж. Когда к нам подошла дебелая официантка с рябым добрым лицом, Чиж сказал, напустив на себя солидность: «Сто по пятьдесят». Официантка послушно стала нам носить…
С Кирсановым мы тоже выпивали исключительно по пятьдесят, но до ста еще не добрались. Мы меняли забегаловки не потому, что они нам не нравились, – в них нельзя было курить, вот и вся причина.
…Официантка нависла над нами, притащив на подносе первые десять по пятьдесят. «Какие аргументы», – сказал Броневой, когда прямо перед ним повисли тяжелые объемные груди. Официантка зарделась. «А покушать у вас что?» – спросил я. «Вот это мы и будем кушать», – закрыл тему Чиж. Официантка упорхнула неожиданно ловко для своей комплекции.
Я не пил, поэтому официантка смотрела на меня с подозрением. Думаю, она что-то шепнула украинским таможенникам, которые через полтора часа, на границе с Россией, обыскали меня, раздев до трусов. Никого из наших не обыскивали, потому что все лежали на лавках и ни на какие внешние раздражители не реагировали.
Таможенники хотели денег, у нас деньги были, но, как таможенники ни старались, деньги они так и не получили. Открыли мой кейс, спросили: что за гитара? Я сказал: американская. Украинские таможенники переглянулись. Сколько стоит? – спросили. Тысячу баксов. Нужно декларировать. Иначе, говорят, нельзя везти твою гитару из Украины в Россию.
Сказав эту чушь, таможенники посмотрели друг на друга. Потом посмотрели на багажные полки. Все купе было забито нашими гитарами. Еще половину вагона занимали инструменты группы Чижа.
– Валюта есть? – спросил таможенник, сев напротив и принявшись сверлить меня глазами, как в кинолентах студии Довженко. – В глаза смотреть, – совсем зарвавшись, добавил он.
Я посмотрел в окно. За окном стояли бедные украинские тетки, торгующие запредельно дорогими холодными жареными курами и домашней колбасой по цене черной икры. Заряжали они много, но, поторговавшись, отдавали почти даром.
Все столы в наших купе были в этих курицах и колбасе. В жире и ошметках пупырчатой куриной кожи. Таможенник смотрел на остатки украинских продуктов одобрительно, а на мои вещи с ненавистью. Дорогой кейс, дорогая кожаная куртка, сапоги за сотню баксов, несессер со щеточками, расческами, бритвами, помазками, флакончиками шампуня и туалетной воды – все это украинскому таможеннику не нравилось. Он вытащил из несессера пачку анальгина.
– Что за таблетки?
– Анальгин, – сказал я.
На упаковке было написано по-русски: «Анальгин».
– Почему так много?
– Голова болит часто.
– Голова… Отчего это она у вас часто болит? Есть еще таблетки?
– Есть. Цитрамон.
Я достал из сумки упаковку и показал таможеннику. Он выхватил ее и стал вертеть перед глазами.
– Это от чего?
– От головы.
– Так… – Голос украинского офицера зазвенел. – Значит, и это от головы, и это от головы… А еще есть?
– Больше нет.
– Поищем, поищем, – азартно крикнул таможенник. – Давай!
Его помощник зарылся в мою сумку чуть ли не с головой.
– А почему не воспользовались американской визой? – ехидно спросил первый офицер, в десятый раз листая мой паспорт.
– Да так. Расхотел ехать.
– Расхотел… Это мы проверим, как ты расхотел. Какой интересный человек… Полная сумка таблеток, в Америку расхотел… Валюта где?
Я достал из кармана пачку русских рублей. В сотенных купюрах.
– Валюта! – торжествующе крикнул таможенник. Мне захотелось послать его по матери.
– И что? – спросил офицер.
Его помощник продолжал рыться в сумке, но смотрел не в нее, а на купюры в моих руках. С верхней полки упал Броневой, ударив первого офицера ногами по голове. Помощник, не вынимая одной руки из моей сумки, заученным жестом выхватил откуда-то пистолет.
– Стоять! – крикнул первый офицер, подняв над головой мой паспорт. В купе ворвался солдат в камуфляже и с автоматом.
– Ну ни хуя себе, – сказал Броневой, поднимаясь с пола и с восторгом разглядывая автоматчика.