Большой риф - Нора Робертс

На пологом холме среди деревьев и цветов возвышался красивый двухэтажный дом из кедра с широкой верандой. В нежно-зеленой весенней траве поблескивали яркие головки примул, дельфиниума и водосбора.

— Мама, неужели это сад камней?

— Тебе нравится? У нас здесь так много тени, что без изобретательности пропадешь. Ты еще не видела мои лекарственные травы и огород.

— Потрясающе! — Тейт выпрыгнула из джипа. — И такая тишина! Не представляю, как вы можете покидать этот рай!

— Зато когда мы возвращаемся домой, нам здесь нравится еще больше. — Рэй подхватил вещи дочери. — Отличное место для отдыха. — Он подмигнул жене. — Когда мы повзрослеем.

— То-то будет денек. — Тейт направилась к дому по мощенной плитами дорожке. — Думаю, я созрею для вязания и лото гораздо раньше любого из…

Она замерла у задней двери. Цветастый гамак, купленный ею на Таите для отца, был занят.

— У вас гости?

— Ну, не совсем гости. Старые друзья. — Мариан распахнула дверь кухни. — Приехали вчера вечером. У нас полный дом усталых путешественников, правда, Рэй?

— Полный дом.

Тейт видела лишь копну темных волос, падавших на зеркальные очки, цветастую ткань гамака, растянутую длинным мускулистым телом… Этого хватило, чтобы у нее засосало под ложечкой.

— Какие старые друзья? — спросила она как можно небрежнее.

— Бак и Мэтью Лэситеры, — откликнулась Мариан из кухни, где уже помешивала густой суп из моллюсков со свининой и овощами. — И их друг Ларю. Интересный человек, правда, Рэй?

— Очень интересный. — Рэй заметил недовольство дочери возрождением старого партнерства, а потому с трудом сохранил веселую улыбку. — Он тебе понравится, Тейт. Я пока отнесу вещи в твою комнату. — «И уберусь от греха подальше», — мысленно добавил он.

— А где Бак, мама? — Даже войдя в кухню, Тейт не сводила глаз с гамака, благо он был виден в кухонное окно.

— Где-то на берегу. — Мариан попробовала похлебку, одобрительно кивнула. — Он сейчас выглядит гораздо лучше.

— Он пьет?

— Нет. Ни капли с тех пор, как появился здесь. Присядь, дорогая. Я налью тебе супа.

— Не сейчас. — Тейт распрямила плечи. — Думаю, и мне пора возобновить старое знакомство.

— Отлично. Скажи Мэтью, что ленч готов.

— Скажу.

Она собиралась сказать ему гораздо больше.

Песок и пружинистая трава приглушали шаги. Правда, Тейт не сомневалась в том, что он не пошевелился бы, даже если бы она подошла к нему с духовым оркестром. Солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь кроны сосен, скользили по его лицу. «Чересчур красивому», — в ярости подумала Тейт.

Ни возмущение, ни презрение не могли помешать ей признать это. Растрепавшиеся волосы давно не видели парикмахерских ножниц. Похудевшее лицо во сне расслабилось, красивые губы смягчились. Скулы стали острее…

Тейт разглядывала его лицо, мускулистое тело, обтянутое старыми джинсами и вылинявшей футболкой, и скрупулезно анализировала свою реакцию. Пульс участился… но это естественно, когда женщина сталкивается с великолепным самцом… Какое счастье, что после первоначального потрясения она не чувствует ничего, кроме раздражения, возмущения и гнева! Этот ублюдок спокойно спит, натворив столько бед!

— Эй, Лэситер!

Он не шелохнулся. Его грудь продолжала ритмично вздыматься и опускаться. Мрачно улыбаясь, Тейт расставила ноги, вцепилась в край гамака и дернула.

Мэтью проснулся примерно на полпути к земле, инстинктивно выбросил вперед руки и выругался сначала от удара, потом от боли в пальцах, куда впились колючки чертополоха. Еще сонный, ничего не понимающий, он замотал головой и попытался сесть.

Первыми перед его затуманенным взором предстали маленькие узкие ступни в туфлях на низком каблуке. От туфель вверх тянулись ноги. Очень длинные, очень красивые ноги, обтянутые черными леггинсами. В других обстоятельствах Мэтью долго наслаждался бы этим зрелищем…

Он перевел взгляд чуть выше, наткнулся на черную рубашку мужского покроя, прикрывающую определенно не мужские бедра и прелестную высокую грудь.

Когда он увидел ее лицо, кровь забурлила в его жилах.

Тейт изменилась. Она просто не имела права так измениться. Вместо юной и прелестной двадцатилетней девушки перед ним стояла ослепительная женщина.

Кожа цвета слоновой кости, чистая, почти прозрачная. Ненакрашенные полные губы, сочные и сладкие, надутые от злости… У него пересохло во рту. Она отрастила волосы, и теперь, затянутые в конский хвост, они оставляли лицо открытым. Темные стекла солнечных очков не скрывали сверкающего в глазах гнева.

Осознав, что таращится на нее, раскрыв рот, Мэтью разогнулся, поднял голову и нагло улыбнулся.

— Привет, Рыжик. Давно не виделись.

— Какого черта ты здесь разлегся? Как ты посмел втянуть моих родителей в очередную авантюру?

Мэтью небрежно оперся спиной о дерево… на самом деле у него просто подкашивались ноги.

— Я тоже рад тебя видеть, — сухо сказал он. — И ты ошибаешься: эту авантюру затеял твой отец. Я просто плыву по течению.

— Скорее всего используешь его. — Тейт уже не могла сдерживать отвращение, и оно хлынуло потоком. — Наше партнерство распалось восемь лет тому назад, и на этом поставили точку. Я хочу, чтобы ты уполз обратно в ту дыру, из которой вылез.

— Теперь ты здесь главная, Рыжик?

— Я сделаю все, что угодно, лишь бы защитить тебя от родителей.

— Я не причинил никакого вреда ни Рэю, ни Мариан… ни тебе, если уж на то пошло, хотя тут у меня была куча возможностей.

Ее щеки вспыхнули. О, как же она ненавидит его! Как ненавидит эти проклятые зеркальные очки, прячущие его глаза и швыряющие ей в лицо ее собственные отражения!

— Я уже не наивная восторженная девчонка, Лэситер. И я точно знаю, кто ты. Авантюрист без малейшего представления о чести и долге. Мы в тебе не нуждаемся.

— Твой отец думает иначе.

— Он слишком мягкосердечен Я — нет. Может, тебе и удалось обманом выманить у отца деньги на какой-то свой фантастический план, но теперь я здесь и не позволю тебе использовать его.

— Так вот как ты все это видишь? Я его использую?

— Ты с рождения всех используешь, — кротко сказала Тейт, упиваясь собственным самообладанием. — А когда начинаются трудности исчезаешь. Ты бросил Бака на захудалой стоянке для автоприцепов во Флориде. — Она забыла о невозмутимости и в гневе начала наступать на Мэта. — Я навещала его год назад и видела свинарник, в который ты его засунул. Он был один, он был болен. У него не было еды. Он сказал, что ты где-то плаваешь, что он не помнит, когда в последний раз ты приезжал к нему.

Мэт скорее откусил бы себе язык, чем стал бы оправдываться.