#Панталоныфракжилет - Мария Елифёрова

Вот так приставка super- стала обозначением высшего качества и выражением восторга, а образ Супермена, изначально задуманный как злая карикатура на нацизм, стал олицетворением сил добра и оказался разведен по смыслу с немецким Übermensch. Само слово супермен в качестве нарицательного попало в русский и немецкий языки именно потому, что слова сверхчеловек и Übermensch были перегружены мрачными коннотациями нацизма, которых лишено английское слово. Более того, немцы переводят английское слово superhero “супергерой” как Superheld – то есть корень переведен с английского на немецкий, а приставка остается непереведенной, заимствованной.

Впрочем, немецкая приставка Über- тоже в некотором роде нашла пристанище в английском – в американском английском последней четверти XX в., когда неприятные ассоциации с нацизмом потускнели, она стала шуточной заменой приставки super-, а в наше время дала название известному мобильному приложению для заказов такси[138]. Правда, при этом ей пришлось потерять умляут – английский язык не любит надстрочных знаков.

Думаю, читатели вспомнят и другие примеры заимствованных приставок, восходящих к латыни и греческому: а-, анти-, дис-. Их судьбы не столь причудливы, как судьба приставки супер-, поскольку они чаще всего связаны с интернациональной лексикой греческого и латинского происхождения – книжными терминами из области науки и политики, которые во многих европейских языках похожи. Остановимся лишь на одном любопытном случае, когда выбор заимствованной приставки – что бывает нечасто – в разных языках оказался различным.

Речь идет о слове антиутопия. Вероятно, некоторым из вас известно, что по-английски этот жанр литературы и кино называется dystopia. Англичане не одиноки: по-немецки это слово звучит как Dystopie, по-французски – dystopie, по-фински – dystopia, по-итальянски – distopia. А вот жители Восточной Европы разделились даже в пределах родственных языковых ветвей: для болгар это антиутопия, как и для нас, но для сербов – дистопиjа; по-польски dystopia, но по-словацки antiutópia. Почему так произошло?

Вспомним, что это слово – антоним к утопии, слову, изобретенному Томасом Мором в начале XVI в. Одноименный философский трактат Мора был написан на латыни и после смерти мыслителя переведен на английский его родственником. И в латинском, и в английском текстах название вымышленной идеальной страны выглядит как Utopia. В этом слове несложно выделить греческий корень top- от tópos “место” (ср. топоним, топография). А вот что такое u-? В греческом нет такой приставки; Мор мог иметь в виду либо ou- (отрицательная приставка), либо eu– (приставка со значением “хороший, правильный”). В России принято первое толкование: утопия – “место, которого не существует”. Но соотечественники Мора расходятся в понимании этого слова. Известный социолог и политический философ Джон Стюарт Милль в своей парламентской речи 1868 г. явно толкует u- как греческое eu-:

Вариант cacotopia (от греческого kakós “плохой”, ср. наше какофония) был предложен еще в 1818 г. другим политическим мыслителем – Иеремией Бентамом. В конце концов победил в английском языке все же вариант dystopia, распространившийся затем в другие западноевропейские языки. Но, например, во французском сохранилось колебание между dystopie и anti-utopie, что даже породило некоторую литературоведческую путаницу (есть мнение, что это разные понятия).

Чем обусловлено это колебание? Думается, представлением о том, как членится слово утопия. Если в нем выделяется корень -топ- со значением “место”, то к нему присоединяется приставка дис– с негативно окрашенным значением. Если же мы рассматриваем слово утопия как неделимое, то к нему присоединяется приставка анти-, что дает значение “нечто противоположное утопии”.

Членение заимствованных слов нередко бывает проблематичным. Здесь уже приводился пример со словом артист: в нем явно выделяется суффикс -ист, но в русском языке нет слова арт как такового. Есть фашист, фашизм и антифашист, антифашизм, но нет никакого *фаша, хотя из структуры слова следует, что выделяться должен этот корень. Есть антиподы, но нет *подов. С другой стороны, у нас есть такие совершенно внятные случаи, как журнал – журналист, флора – флорист, политика – аполитичный, комфорт – дискомфорт, коммуна – коммунист – антикоммунист. Здесь членение слова сомнению не подлежит.

А бывает и так, что все части слова свои, исконные, и тем не менее слово заимствовано. Как такое возможно? Об этом будет рассказано в следующей главе.

Возможно, читатель уже обратил внимание на то, что до сих пор мы не затрагивали излюбленную тему филологических обсуждений – кальки. В классическом учебнике Розенталя калькам посвящен целый параграф. Вот определение, которым он открывается:

Среди примеров калькирования, которые дает Розенталь, – водород. Русское название этого химического элемента буквально переведено с французского hydrogène – слова, изобретенного в 1783 г. Антуаном Лавуазье. Французский химик, в свою очередь, построил это название по модели им же придуманного oxygène – “кислород”. История открытия кислорода весьма живо описана в стихотворении Ефима Ефимовского 1984 г., которое вы могли читать в детстве: