Самое сильное заклятье - Лайон Спрэг де Камп

Тем временем прибыл еще один посол – от причерноморских гуннов. Церемониймейстер доложил Пэдуэю:

– Весь такой важный… Ни по-латыни, ни по-готски не говорит, общается через переводчика. Заявил, что он бояр; уж не знаю, что это значит.

– Пригласи его.

Посланник оказался коренастым кривоногим человеком с румяными щеками, пышными загибающимися кверху усами и с носом, даже еще более крупным, чем у Пэдуэя. Он был одет в красивый, отороченный мехом плащ, яркие шаровары и шелковый тюрбан, повязанный вокруг бритого черепа. Несмотря на всю его утонченность, Мартин подозревал, что посланник ни разу в жизни не принимал ванны. Переводчик – маленький нервный фракиец – держался чуть слева и сзади от гунна.

Посланник чопорно поклонился и не подал руки. «Наверное, не принято у гуннов», – подумал Мартин, поклонился в ответ и указал на стул. Через секунду он об этом пожалел – посланник взгромоздился на стул и сел, скрестив под собой ноги. Потом заговорил на странном мелодичном языке, по мнению Пэдуэя, напоминающем турецкий. Через каждые три-четыре слова он замолкал, и включался переводчик. Выглядело это примерно так:

Посланник: – Чирик-чирик…

Переводчик: – Я, бояр Кароян…

Посланник: – Чирик-чирик…

Переводчик: – Сын Чакира…

Посланник: – Чирик-чирик…

Переводчик: – Который был сыном Тарды…

Посланник: – Чирик-чирик…

Переводчик: – Представитель Кардама…

Посланник: – Чирик-чирик…

Переводчик: – Сына Капагана…

Посланник: – Чирик-чирик…

Переводчик: – Великого Хана причерноморских гуннов.

Речь звучала длинно, однако чувствовалась во всем этом какая-то поэтическая величественность. Гунн сделал паузу, Пэдуэй в свою очередь представился, и дуэт возобновился:

– Мой господин, Великий Хан…

– Получил предложение от Юстиниана, Римского императора…

– За пятьдесят тысяч солидов…

– Воздержаться от нападения на его земли.

– Если Теодохад, король готов…

– Сделает нам лучшее предложение…

– Мы опустошим Фракию…

– И оставим вас в покое.

– Если же он откажется…

– Мы примем золото Юстиниана…

– И захватим готские земли…

– Норик и Паннонию.

Пэдуэй кашлянул и повел ответную речь, также делая паузы для переводчика. Как оказалось, такой способ общения обладал ценным преимуществом – было время подумать.

– Мой господин, Теодохад, король готов и итальянцев…

– Повелел мне сообщить…

– Что он найдет лучшее применение деньгам…

– Чем давать их в качестве взятки…

– Дабы откупиться от войны.

– Если же причерноморские гунны считают…

– Что могут покорить наши земли…

– То милости просим…

– Однако мы не можем гарантировать…

– Доброго приема.

Посланник ответил:

– Думай, человек, что говоришь.

– Ибо наши воины…

– Покрывают сарматские степи подобно саранче.

– Копыта их коней…

– Громом раскалывают небеса…

– Тучи стрел…

– Закрывают солнце.

– Там, где пройдут полчища наших воинов…

– Не растет даже трава.

Пэдуэй сказал:

– Блистательный Кароян…

– Возможно, все это правда…

– Но несмотря на гром копыт и тучи стрел…

– Когда несколько лет назад…

– Гунны вторглись на наши земли…

– Мы им задницу надрали!

Выслушав перевод, посланник растерянно моргнул, а затем побагровел. Пэдуэй решил, что гунн в ярости, однако выяснилось, что он тщетно пытается удержать смех. Утерев слезы и отдышавшись, посол выдавил:

– На этот раз все будет иначе.

– Если кому и надерут задницу…

– То вам.

– Поэтому решайте.

– Мы согласны на шестьдесят тысяч…

– Тремя платежами по двадцать.

– Ну, как?

Однако Пэдуэй был непоколебим. Тогда посланник добавил:

– Я сообщу моему господину…

– Великому Хану Кардаму…

– О вашем упрямстве.

– А за приемлемую взятку…

– Готов поведать ему…

– О мощи готских армий…

– Дабы отговорить его…

– От возможного вторжения.

После долгих торгов Пэдуэй и гунн сошлись на половине первоначально запрошенной суммы и расстались в самых лучших отношениях. Дома Мартин застал Фритарика за странным занятием: вандал пытался обвязать вокруг головы полотенце.

– Прости, хозяин, – смущенно произнес он. – Я хотел сделать такой головной убор, как у этого варвара. Есть в нем определенный стиль…

Пэдуэй уже давно смирился с мыслью, что Теодохад – старый маразматик. Но в последнее время у короля начали проявляться и явные признаки умственного расстройства. Например, когда Пэдуэй явился к нему с проектом закона о праве наследования, он мрачно выслушал подробные объяснения о том, что королевский совет и Кассиодор считают необходимым привести готский закон в соответствие с римским, а потом сказал:

– Когда ты издашь новую книгу под моим именем, Мартинус? Тебя ведь зовут Мартинус? Мартинус Падуанский, Мартинус Падуанский… По-моему, ты мой новый префект или что-то вроде этого, да? Боже ж ты мой, я совсем ничего не помню! Ну так зачем ты ко мне пришел? Всегда дела, дела, дела. Ненавижу дела! Глупые государственные бумажки… Что это, смертный приговор? Надеюсь, мошенник получит по заслугам. И обязательно его пытай! Не понимаю твоей глупой неприязни к пыткам. Народ счастлив только тогда, когда смертельно боится своего правительства… Так-так, о чем я говорил?

С одной стороны, это было удобно – Теодохад занимался сам собой и ни во что не вмешивался. Однако порой на него находило: он никого не принимал и из вредности отказывался подписывать любые бумаги.

Потом разгорелся спор с главным военным казначеем. Тот упрямо не соглашался выплачивать жалованье взятым в плен византийским наемникам. Пэдуэй доказывал ему, что эти первоклассные воины с радостью будут служить итало-готскому государству и что поставить их на довольствие – немногим дороже, чем содержать под охраной. Главный казначей твердил, что со времен Теодориха защита королевства – почетная обязанность готов, а наемники, о которых идет речь, не готы. Quod erat demonstrandum[4].