Вокруг света с киллерами за спиной - Сергей Синякин

Пепе Хусманос тяжело вздохнул и стыдливо отвел взгляд от международного авантюриста, словно проверял взглядом, крепки ли засовы камер, а когда вновь перевел его на стул, где сидел пришелец, обнаружил, что стул пуст. Надо честно сказать, что при виде пустого стула надзиратель испытал Оп-ределенное и вполне понятное облегчение. Он неторопливо встал, подошел к камере и осторожно заглянул в глазок. Русский толстяк крепко спал, широко раскинув руки. Слава Господу, он даже не заметил отсутствия второго задержанного. До конца смены оставалось совсем немного, деньги уже лежали в надежном месте, и теперь оставалось только придумать сказку для начальства, не зря же этот самый Борман был так молод и жил в цыганском таборе. Известное дело, цыгане всегда славились как чернокнижники и колдуны. Им и запоры с замками нипочем, ушел, подлец, из закрытой камеры ушел, отвел Пеле Хусманосу глаза, а заодно и буйному русскому, наплюй ему святая дева Мария сразу в оба наглых и бесстыжих глаза!

Он сел в свое кресло и, глядя в потолок, мечтательно задумался, как и на что потратит деньги. К сожалению, сумма, полученная за этого blanco, была куда меньше планов Пепе Хусманоса, но, господа, разве ваши планы и вожделения охватываются теми суммами, которые оказываются в вашем распоряжении? Вкусный кусок пирога никогда не отвечает аппетитам едока, после него всегда остаются лишь крошки и сожаление о том, что кусок не оказался больше.

Пеле Хусманос закурил сигарету и стал наблюдать, как через стеклянную перегородку справа от него толстый карабинер допрашивает задержанную проститутку. Проститутка была ничего себе, и ноги у нее были вполне стройными и подобающими ее нелегкому ремеслу, убереги ее святая дева Мария от разных нехороших болезней.

Илья Константинович скучал в микроавтобусе, играя в покер со своими похитителями. Как никогда, ему шли и карта, и масть, но радости от этого Русской не испытывал. Судя по всему, отпускать его пока не собирались. Витек Броверман, небрежно, но мастерски раздавая карты, рассказывал:

— Я, блин, просыпаюсь — темно вокруг. Куда ни ткнусь — камень сплошной. Ну, думаю, в гробнице фараона по пьянке меня замуровали. Утром просыпаюсь, какая, блин, гробница, в камере сижу. А за что, за что, Илюша?! То ли меня кредиторы достали, то ли мы по пьянке с тобой где не расплатились… У арабов с этим строго. За ночь чуть с ума не сошел, но уж лучше бы сошел, потому что утром меня начали допрашивать. А уж арабам в лапы попасть, это вроде как подпольщику в гестапо оказаться. Морду начистят не хуже, чем в родной московской ментовке. Оказывается, они в пирамиде араба дохлого нашли, того самого, которому ты, Илюшенька, череп прострелил. Спасибо тебе, братишка, теперь мне ни в Израиль, ни к арабам ходу нет. Да и в Европе Интерпол покою не даст. Как я ни доказывал, что к этому арабу никакого отношения не имею, хрен мне поверили. Кто же поверит бедному еврею, да еще в арабском государстве?

Русской слушал его неприязненно — оправдываться не стоило, не поверил бы Броверман никогда, что Русской тоже не имеет к убитому арабу никакого отношения. Да и нельзя было сказать, что Илья Константинович к арабу никакого отношения не имел, до сих пор по утрам на расческе седые волоски оставались.

— Вот, — продолжил Броверман, осторожно и недоверчиво заглядывая в свои карты. — Прибился к искателям приключений. Приключений до хрена, бабок не хватает! Думали на Бормане заработаем, а это вовсе и не Борман, это ты, Илюшенька, вместо Бормана. Ну и что мне с тебя удовольствия? Раззор один!

Дверца микроавтобуса открылась, и в салон заглянул исполненный хищной радости Эпштейн. Разомлевшие от жары коммандос при виде своего неофициального руководителя подтянулись и принялись застегивать воротники и гульфики.

— Которые тут временные? — возгласил Эпштейн. Временным, да и совсем лишним, в микроавтобусе был Илья Константинович Русской, поэтому он без лишних разговоров бросил карты на кожу сиденья и просунулся на выход.

— Караул устал? — полуутвердительно спросил он. ' Эпштейн засмеялся, показывая великолепные зубы. Такие зубы бывают лишь у стоматологов и лошадей. Ну, иногда еще у голливудских актеров встречаются. Так у них либо стоматологи хорошие, либо сами актеры пьют не хуже лошадей. Эпштейн ни к одной из этих категорий не относился, но рот мог открывать без особой опаски или стеснительности. ' — Караул меняется, — хохотнул он. — Давай-давай, братишка, не задерживай!

Русской осторожно выглянул из микроавтобуса. рядом стоял приземистый лимузин с тонированными черными стеклами, и нехорошие предчувствия ожили в душе бизнесмена. «Вот и смерть пришла», — устало и отрешенно подумал Русской, вообразив, что в салоне его поджидают таинственные убийцы.

— Давай-давай, — азартно поторопил Эпштейн и загадочно добавил: — От этого еще никто не умирал…

Он подтолкнул Илью Константиновича к лимузину. — Иди, чудак. Такая цыпа тебя ждет, сам пальчики облизываю.

Задняя дверь лимузина приоткрылась, и тонкая изящная ручка в черной капроновой перчатке грациозно поманила Русского. Илья Константинович загипнотизированно шагнул к лимузину, не замечая, как на красном портовом кране, похожем на огромного вареного краба, опасно блеснуло стеклышко. Так поблескивает только бинокль или прицел винтовки.

— Ну вот, — удовлетворенно сказал долговязый снайпер,приникнув к окуляру прицела. — А ты боялся. Сейчас я его сделаю, он у меня как на ладони… — И говорящий сладостно слился с винтовкой в единое целое, словно находился не на кране, а на брачном ложе. Не зря же говорят, что убийство слаще соития.

— Братан! — послышался от штабеля ящиков пронзительный радостный голос, и Илья Константинович, испуганно вздрогнув, избавился от женских чар.

От ящиков к нему бежал Жора Хилькевич, привлекая к себе внимание вскинутыми вверх руками. За Жорой маячили какие-то фигуры, как показалось Русскому — в военной форме и касках.

— Слава Богу, я тебя нашел! — Хилькевич обнял Илью Константиновича и тесно прижал его к себе, как дед обнимает приехавшего из города внука. Просыпаюсь, тебя нет. Веришь, всю камеру обыскал! А тут за нами прилетели уже, смываться пора. Взял я нашего надзирателя за глотку, он, подлюга, и раскололся, что продал тебя за три штуки. Ну, Буратино!

Он потащил Илью Константиновича в сторону от лимузина, из автомашины что-то визгливо закричала женщина, ошарашенные израильтяне пытались осознать происходящее, а из-за штабеля ящиков с грузным рокотом поднимался американский десантный вертолет, взметая под собой облако пыли. «Хай! Хай! Хай!» — привычно заорал американский сержант в зеленом берете, залихватски надвинутом на одно ухо.

— Это еще что за хренотень? — удивленно и зло спросил долговязый снайпер, отрывая взгляд от прицела.

— Стреляй, блин! — потребовал его коренастый партнер. — Стреляй, а то опять упустишь!

— Ты чего — офонарел? — Долговязый показал в сторону вертолета. — Тут только пальни, они враз ракетами кран раздолбают! Ты что, американцев не знаешь? Им только дай повод пострелять! Они же от этого тащатся! Думаешь, на фига им Ирак, там, или Югославии разные? А пострелять охота!