Зима в раю - Елена Арсеньева

– А если я этого не сделаю? – спросила она, вновь взглянувна Гаврилова. – Если я откажусь, вы что, опять станете меня чем-нибудьшантажировать? Бориской или чем-нибудь еще?

– Да бросьте вы, право, – уютно ухмыльнулся Гаврилов. –Нашли тоже зверя-шантажиста! Откажетесь – ну и ладно, вам же хуже, толькопотеряете хорошие деньги. Они уйдут другому человеку, который поможет мнеобратить Дмитрия Дмитриевича в свою веру.

– Ну ладно, если для вас это имеет такое судьбоносноезначение, – пожала плечами Лидия, – я согласна вам помочь. Только извольтеденьги вперед – мне нужно срочно заплатить за квартиру.

Гаврилов и глазом не моргнул – вынул из внутреннего карманабумажник, источающий приятный аромат хорошей кожи и еще более приятный – денег,денег, денег… И какой дурак сказал, что деньги не пахнут?

Лидия не удержалась и с наслаждением пересчитала франки.Конечно, это было бестактно – в прежние, петербургские, московские и дажеэнские, времена она ни за что бы так не поступила, но с тех пор слишком многоводы утекло, и она так давно, так бесконечно давно не держала в руках столькоразноцветных бумажек сразу. Столько бумажек, дающих абсолютную власть наджизнью…

Господи, да какое же счастье – деньги! Оценить его можеттолько тот, кто сполна хлебнул нужды.

Она подняла глаза и тут же снова потупилась.

Что там мелькнуло такое, на лице Гаврилова? Уж не презрениели? Лидия проглотила комок.

«Сволочь! Презирай меня, презирай… Я своими руками рыламогилу мужу в сугробе на насыпи близ Транссиба – зимой. По весне снег, конечно,растаял, кости Никиты выбелили дожди, высушили ветры. Презирай меня, презирай!Я валялась в ногах у того китайца, который забрал у меня Олега, а он толькомолчал и поблескивал стеклами узких очков, а потом приказал выгнать вон изкабинета и больше не пускать, бросив на прощанье косноязычно: «Васа сынарасстреряют! Хочець зить сама – Харбина беги!» Я не вспомню, где оставила трупмоего мужа. Я не знаю, куда, в какую яму бросили труп моего сына… Все, что уменя осталось, это моя дочь, моя внучка. И моя жизнь! Чтобы жить, мне нужныденьги. Неужели ты думаешь, что меня хоть что-то может остановить на пути кэтим деньгам? Презирай меня, сытая советская сволочь!»

– Одного не пойму, зачем вам так остро понадобился именномой никчемный зятек? – пробормотала Лидия, снова и снова шелестя купюрами.

Она смотрела только на них, она думала только о своем, апотому не видела выражения, которое мелькнуло в глазах Гаврилова. Голос его,впрочем, звучал вполне обыденно:

– У меня к Дмитрию Дмитриевичу давний интерес.

А мысленно добавил:

«И давние счеты!»

* * *

Как прекрасна жизнь!

Как прекрасна жизнь двадцатидвухлетней студенткипедагогического факультета, красивой, умной, всеми любимой, веселой, полнойнадежд!

Как прекрасна могла быть у этой девушки жизнь, если бы ее непортили на каждом шагу самые родные, самые любимые и близкие люди! Ладно, еслибы то были проклятые империалисты, злобные враги, вынашивавшие ненависть кСоветской власти и лично к вождю – товарищу Сталину, или недобитые белобандиты,или затаившиеся кулаки – им, как говорится, сам бог велел… Ой, нет, бога нет,само собой, просто так говорится! Черта тоже нет, но ведь говорится же – пошелк черту! И ничего, никто не грозит за «черта» исключить из комсомола. А за богатого и гляди вылетишь. А если ты еще не комсомолка, а только мечтаешь стать ею,значит, из-за какого-то дурацкого словечка тебе дорога в светлое будущее будетмигом перекрыта. Главное, как смешно: на антирелигиозных диспутах слово «бог»можно употреблять сколько угодно – конечно, в самом уничижительном смысле, новсе же оно со всех сторон звучит, а стоит просто так, в обыденной жизни, пробожественное ляпнуть – и от тебя все товарищи начинают носы воротить, как отзачумленной.

Да и верно. Что может быть ужаснее, чем видеть девушку илипарня, которые отравлены, одурманены пережитками прошлого? Такое ощущение, чтоих сознание одето в отрепья, лохмотья, в которых они похожи на стариков истарух, а не на строителей нового мира. Религия – страшный дурман, враг всегоживого, светлого, прогрессивного. Старшее поколение до сих пор отравлено ею.Некоторые, конечно, пытаются отхаркать пережитки, как туберкулезник отхаркиваетмокроту, но не у всех это получается. А некоторые и стараться не хотят. Взятьхотя бы собственную семью…

Когда все Олины одноклассники записались в обществобезбожников, она, конечно, записалась тоже. Первым делом в обществепостановили: родителей и всех других родственников уговорить выбросить иконы изквартир, избавиться от крестов и больше не ходить в церковь. Свой крестик Оля выбросилапо пути домой – просто так сняла и выбросила. Ну и что проку? Иконы как виселив дедовом кабинете и маминой спальне, так и остались висеть. Дед мгновеннонадел на Олю другой крестик – старинный, своей покойной матери, – и сказал, чтонельзя слепо следовать за толпой, которая влачится к гибели. Мыслящий человектем и отличается от животного, что приучен думать самостоятельно. Может, тогдаему и удастся выжить, а если погибнешь, то сохранишь честь и достоинство.

И к чему говорил, интересно? Если с целью оскорбления, тодед зря старался – Оля давно уже привыкла пропускать мимо ушей то, чтоизрекается этим старым, отжившим свое человеком. Конечно, она очень любиладеда. Но нельзя же, в самом деле, принимать всерьез всю ту заплесневелуючепуху, которую он непрестанно изрекает и за которую упорно цепляется. Дедпросто поразительно умеет не пускать в свое сознание новое, прогрессивное, онне способен переосмыслить опыт печального прошлого, а ради защиты отживших догмготов идти на все. Как-то раз на уроке истории – Оля тогда классе в пятомучилась, а то и в четвертом – учительница сказала, что царь Петр и его женацарица Екатерина были сифилитиками. Оля тогда была еще ужасно наивная, прямокак гимназистка, она не поняла, что это значит, а спрашивать на урокепостеснялась: все вокруг при слове «сифилитики» начали так хохотать! Она тожехохотала, сама не зная над чем. Ну и дернула же ее нелегкая спросить дома…

Лучше бы уж у кого-то в классе. Ну, посмеялись бы над ней –в первый раз, что ли? Сколько раз ее обсмеивали на уроках физподготовки, когдаоказывалось, что Аксакова застревает на «коне», да и «козла» не в силахперескочить, на канате не способна подтянуться даже на метр, в длину прыгаетровно на полметра, а при прыжках в высоту сбивает планку, еще даже не прыгнув,а только попытавшись задрать свою толстую ногу! Ничего, не умерла бы обсмеяннаяАксакова от лишней порции хохота в классе. Но она завела разговор оцарях-сифилитиках дома, за ужином…