Сто бед - Эмир Кустурица

Мое правое приподнятое плечо первым оказалось возле Амры.

– Малыш Калем, слыхал, что есть приказ о вашем аресте?

– Шутишь?

– Кто ты, они не знают, но усатый утверждает, что двоих других он уже брал!

– Откуда тебе известно?

– А это секрет…

Она взяла меня за руку и повела к морю.

– …Тогда, в поезде, забыла тебе сказать: я видела твою фотографию на пляже в Сплите.

– В Макарске!

– Не важно. Ты и те двое шалопаев лежите на песке. А у тебя, как у пентюха, в плавки еще засунута пачка «Кента»!

– Это для придания фотографии международного значения! Так где же ты видела эту фотку?

– Твой предок хвастался моей сестре. «Классный мужик!» – вот что он о тебе сказал. Он тебя обожает!

– Ты меня с кем-то путаешь!

– И нечего дуться! Знаешь, что сказал Момо Капор в «Записках некой Аны»? Что в отличие от женщины мужчина полигамен!

Меня взбесило, что я не знаю, что такое полигамия, но Амра сразу в упор посмотрела на меня:

– Мужчина стремится к переменам! Ему необходимо много женщин!

Она резко развернулась и направилась к берегу. Девушка сняла свитер, а следом за ним и все остальное и побежала к воде. Я видел ее спину с сильными мышцами, разделенную выступающими позвонками на две равные части до самой лебединой шеи. Плечи словно были изваяны скульптором. Среди ее предков наверняка можно обнаружить всадника, пришедшего из пустыни.

«Интересно, все красивые девушки выходят из пустыни?» – размышлял я.

Несмотря на негодование, вызванное историей с отцом, я бросился за Амрой, на ходу стягивая с себя штаны, рубашку, свитер и башмаки. Смущало меня в тот момент только то, что у меня создавалось впечатление, будто я снимаюсь в американском кино про юных влюбленных. Недоставало только падений с велосипеда, прогулки на лошадях, дегустации мороженого и пробуждения на пляже со словами:

– I love you!

– I love you too!

Я тоже вбежал в воду, осознавая, что вырисовывается продолжение истории, начавшейся на повороте Коньицы. Ну той, когда упорхнуло мое детство…

– Валим! Фараоны! – раздался голос, нарушив тишину пляжа.

Лежа на теплом животе Амры, я открыл глаза.

Держась за руки, мы бросились к «BMW». Я открыл багажник и дождался, пока Амра не влезет в него, потом запрыгнул сам и захлопнул капот. Снаружи слышались крики, возня.

– Послушай, детка, можно сказать, что ты моя любовница?

– Это зависит от…

– От чего? – перебил я ее.

– Есть у тебя кто-нибудь или нет.

– У меня никого нет.

– Тогда как же ты хочешь, чтобы я стала твоей любовницей, идиот?

Мы оба прыснули. Вдруг хлопнула дверца, и чьи-то голоса на мгновение испортили наше веселье.

– Стоять! Или я стреляю! – крикнул кто-то.

Мы не испугались и не прекратили смеяться, более того, мы бы и не смогли удержаться. Автомобиль рванул с места; резкое торможение, переключение скорости, сцепление в пол, круто заложенные виражи – все располагало к хохоту. Но вскоре визг шин и тормозов сменился полной тишиной. И когда Цоро открыл капот, он обнаружил покачивающееся тело о двух головах.

– Пора завязывать с этой тачкой, – постановил Комадина. – Она нас выдаст.

Процесс вынимания нас из багажника оказался столь же эпохальным событием, как бегство с пляжа. Всего миллиметр отделял нас от обрыва. Когда я ступил на твердую землю, мне показалось, что я стою на жаровне, – так горели мои ступни. Мы находились на краю обрыва, и его пустота одновременно и пугала, и притягивала.

– Это и есть близость смерти? – шепнул я Амре.

– Ты ничего не понял! Чтобы войти в экстаз, надо, чтобы умер кто-то близкий.

– Вернусь домой, сразу прикончу своего предка!

Она расхохоталась:

– Сестра говорит, он сладкий, как мед!

Расплывшись в улыбке и упершись задом в капот, Комадина толкал краденую тачку под обрыв. Машина полетела в пропасть неподалеку от Жиговице, а мы пустили по рукам бутылку шампанского. «Бэха» запылала, не достигнув воды, – столб дыма еще долго будет подниматься к небу.

– А я думал, что такая груда железа нырнет в море гораздо быстрее, – задумчиво произнес Комадина.

– Но это все-таки не грузовик!

– Не напоминай мне про грузовик, я больше не шоферю!

Црни вдруг, не знаю почему, принялся вопить:

– Давай, Момо Капор, рожай уже! Говори, какого черта ты все время меня достаешь!

– Бить кого-то ради удовольствия – ненормально…

– Ненормально… Точно!

Он отвесил Страннику крепкую зуботычину. Тот упал и не моргнув глазом сразу попытался встать на ноги. Но Црни, перенеся всю свою тяжесть на одну ногу, придавил его к земле. Я бросился поднимать иностранца, протянул ему руку, тогда Црни сзади саданул меня по ребрам. Я и подумать не мог, что он на меня покусится. Все в банде знали, что я сильнее его. Мой друг, конечно, приревновал меня к Амре: он ведь вечно твердил, что женится на брюнетке с отливающими фиолетовым глазами. Как у Лиз Тейлор.

– Значит, желаешь, чтобы я тебя отоварил, – сказал я, закатывая рукава и расстегивая ремешок часов, чтобы передать их Амре.

– Ну-ка, прекратите! – вмешалась она.

– Вот уж нет, – решительно возразил я.

Црни поступил так же. Он снял часы, потом золотую цепочку и браслет. Стоя посреди шоссе, мы смерили друг друга оценивающими взглядами. Кто ударит первым?

– Не строй иллюзий, Црни, я тебя уничтожу.

– А я порву тебя на части, Момо Капор. Но мамаша тебя признает…

– Я не Момо Капор! И ты прекрасно знаешь, как меня зовут!

– Родная мать признает тебя и в виде фарша. Но только по глазам!

Он был ниже меня ростом, поэтому решил, что, бросившись мне под ноги, сможет оторвать меня от земли. Не вышло! Я отвесил ему левой, а потом еще добавил по затылку правой. Он вскрикнул от боли.

– Так, значит, голландцы тебе больше нравятся, да? – крикнул он, стирая кровь с губ.

Еще мгновение, и он набросился на меня. Я отклонился в сторону, но Црни зацепил меня своей заточкой. Брызнула кровь, но я не испугался. Когда он снова кинулся на меня, я схватил его за шею. Он вырвался и, дернувшись в сторону, предательским движением попытался садануть мне головой в живот, но попал в локоть и потерял равновесие. Как всегда бывает вечером после великих сражений, установилась торжественная тишина.

Я прерывисто дышал, но удержался на ногах в боксерской стойке и не спускал с Црни глаз. К нему подошел Цоро, приподнял его руку. Рука безвольно упала. Цоро взвыл: он не понимал, жив ли Црни. Я поднял кулак над его головой: