Игра в реальность - Алексей Калугин

– Может быть, это кто-то из них? – предположил Витька.

– Я вижу их впервые в жизни, – уверенно ответил я.

– Ох, не нравится мне все это, – снова вернулся к своей излюбленной теме друг.

Можно было подумать, что я от всего происходящего получал удовольствие.

– А что, если мы напрасно ждем? Что, если никто так и не придет? Что будем делать тогда?

На эту серию нелепейших вопросов я даже не пытался искать ответы.

– А что, если Парис договорился с Одиссеем и хочет сдать нас ему?

– Для этого не нужно было разыгрывать столь сложную комбинацию, – заметил я. – Да и, случись такое, парни Одиссея давно бы уже примчались сюда.

Витька сосредоточенно сжал губы, но, похоже, так и не нашел что возразить.

Вне всяких сомнений, чрезмерная многословность Витьки была вызвана нервозностью. Я прекрасно понимал его состояние, поскольку и сам испытывал примерно то же самое. Сколько можно сидеть на месте, глядя на дверь и гадая, кто в нее войдет: человек, присланный Парисом, или кто-нибудь из команды Одиссея? Я всячески старался, чтобы Витька не заметил моего взвинченного состояния. Его и без того слабая вера в Париса пока еще держалась на том, что, как полагал Витька, я Парису доверял целиком и полностью. Но я чувствовал, что и моей веры надолго не хватит. Украдкой глянув на часы, я решил, что мы подождем связного еще десять минут, после чего уйдем из кафе. В конце концов, у меня имелся телефон, и Парис всегда мог со мной связаться, чтобы назначить новое место для встречи.

Я достал из кармана бумажник и поднялся со своего места.

– Еще колу будешь? – спросил я приятеля.

Витька изобразил на лице выражение крайнего отвращения.

– Дрянь буржуйская. Кто только ее придумал?

Замечание вполне в духе господина Кровица. Витька, когда был в дурном расположении духа, частенько нес всякую чушь.

Я насмешливо хмыкнул и направился к стойке.

Получив стакан холодной кока-колы, я повернулся в сторону зала и обнаружил, что в кафе появился новый посетитель. Человек этот был мне знаком. Но, черт возьми, кого-кого, а уж его-то я точно не рассчитывал снова встретить сегодня.

В дверях стоял писатель-порнограф Вадим Трепищев. Как обычно, он пытался придать своему лицу выражение глубокомысленной задумчивости. Однако эффект при этом достигался прямо противоположный. При одном только взгляде на плотно сжатые губы, сосредоточенно сдвинутые брови и настороженно выглядывающие из-под них маленькие тусклые глазки сразу же создавалось впечатление, что человек занят подсчетом тараканов, давно и надолго оккупировавших его мозг. Причем, захватив центр, зловредные насекомые, прибегнув к тактике классика революционного движения, постарались перерубить все коммуникации, связывающие мозг бедолаги с окружающим миром.

Я замер на месте, не зная, как поступить: махнуть Трепищеву рукой или сделать вид, что я его не узнал? Впрочем, то, как поступлю я, не имело никакого значения. Не отличавшийся особой деликатностью Трепищев в любом случае подойдет ко мне, как только заметит, и заведет долгий и нудный разговор о тяжелой судьбе непризнанного гения. Вероятность совпадения была крайне мала, и все же мне отчаянно, до зубной боли не хотелось верить, что Трепищев именно тот человек, которого подсунул нам Парис.

Трепищев заметил меня прежде, чем я успел принять какое-либо решение. На губах его появилась улыбка, не сулящая мне ничего хорошего.

– Анатолий Иванович! Вот так встреча!

Я натянуто улыбнулся в ответ:

– Здравствуй, Вадим.

Зацепив боком спинку стула, на котором сидел мужичок в синем берете, именно в этот момент пытавшийся вновь кинуть в рот что-то извлеченное из недр бездонного портфеля, Трепищев быстро подошел к стойке.

– Не знал, что вы сюда заходите, – сказал он, ощупывая меня взглядом.

– Случайно заскочил с приятелем. – Я взглядом указал на столик, за которым сидел Витька.

– А у меня здесь неподалеку мама живет, – сообщил Вадим. – Сейчас она в доме отдыха. Просила меня цветы поливать. Я и полил. А потом думаю, дай-ка зайду в кафе поужинаю. Чтобы, значит, дома сразу же сесть за работу.

– Ну так заказывай. – Я сделал приглашающий жест рукой в направлении стойки. – Рекомендую котлеты по-домашнему. А потом подходи к нашему столику.

– Непременно, Анатолий Иванович, – вдохновенно осклабился Трепищев.

Прежде чем оставить писателя одного, я сообщил ему доверительным полушепотом:

– Между прочим, мой приятель твой большой поклонник.

– Да? – Трепищев посмотрел на Витьку так, словно это был принц Уэльский, бог знает с чего вдруг решивший отужинать в заштатной московской кафешке.

Не дожидаясь, что еще скажет Трепищев, я ободряюще хлопнул его по плечу, сделал глоток из стакана, который держал в руке, и пошел к столику.

– Что это за недоросль, с которым ты беседовал? – спросил Витька, когда я занял свое место за столом.

– Похоже, что это наш связной. – Я сделал еще один глоток кока-колы и поставил стакан на стол. – Парису не откажешь в чувстве юмора. Это мой сосед, писатель-порнограф, – я тебе про него рассказывал.

– Трепищев, – вспомнил Витька.

– Он самый, – кивнул я. И как бы между прочим добавил: – Я сказал ему, что ты поклонник его творчества.

– Зачем? – не понял Витька.

– Для того чтобы напроситься в гости, мы должны сначала завоевать его доверие, – объяснил я. – А нет более простого способа добиться расположения бездарного писаки, чем похвалить его словоблудие. Поскольку мое скептическое отношение к его извращенной влюбленности в русскую словесность Трепищеву хорошо известно, фанатичного поклонника придется изображать тебе. Только не перегни палку: хвали, но знай меру.

С подносом в руках к нашему столику подошел Трепищев.

Церемонию знакомства я провел по упрощенной схеме:

– Виктор – это Вадим, Вадим – это Виктор.

Трепищев переставил свои тарелки на стол, пристроил пустой поднос на соседний столик и сел на свободный стул.

– Вы читали мои книги? – спросил он у Витьки, даже не взглянув на еду.

Вопросы, связанные с утверждением факта собственной гениальности, интересовали его в значительно большей степени, нежели картофельное пюре и котлеты.

– Ну… – Витька глянул на меня, взывая о помощи. – Некоторые…

Он пока еще плохо представлял себе роль, которую нужно было сыграть, а потому и не мог сразу же включиться в активные действия по восхвалению убийственной глупости и высокомерной бездарности.

– А какие именно? – задал новый вопрос Трепищев.

Я поспешил на помощь своему приятелю: