Ричард Длинные Руки - граф - Гай Юлий Орловский

– Привет, – прошептал я. – Ты кто?

Женщина засмеялась, пропищала тоненьким голоском:

– Привет, ты кто?

– Меня зовут Дик, – ответил я торопливо, – а как тебя?

Женщина снова засмеялась, закидывая голову с короткими волосами, если это волосы.

– Меня зовут Дик, – ответила она. – Меня зовут Дик.

– Хорошо выговариваешь, – похвалил я. – А как тебя?

– Меня зовут Дик, – пропищала она и засмеялась еще звонче. – Хорошо… выговариваешь…

– Ты красивая, – произнес я. – Ты красивая.

Она пропищала:

– Я красивая!.. Да, я красивая!.

– Да, – сказал я, – ты очень красивая.

Она вскрикнула тоненьким голоском в полном восторге:

– Я красивая!.. Я очень красивая!.. Как хорошо быть очень красивой!

Крылышки взмахнули быстро, без усилий, прозрачная женщина взлетела, безбоязненно сделала три круга вокруг моей головы, я слышал ее счастливый смех, затем улетела, явно тут же забыв о моем существовании. Понятно, в таких крохотных головках места для мозга мало, разве что ганглии, но вон муравьи и то сумели создать общество… Правда, муравьи – умные.

Оглядевшись, я двинулся дальше, за стеной деревьев свистнул, выждал, свистнул еще раз, но уже без нужды: издали донесся треск кустарника, частый топот, на вырубку выметнулся мой блистающий чернотой Зайчик: огромный, с горящими красными глазами, развевающейся гривой и пушистым хвостом.

– Лапушка, – сказал я с нежностью, – только ты у меня… да Бобик. Я тебя люблю.

Он ткнулся мордой в мое плечо, я погладил замшевые губы, обнял за огромную башку. Он подышал горячим воздухом, я чмокнул в морду, он посопел, красные глаза медленно теряют свирепость, вздохнул. Я погладил по шее, пряди пышной гривы заскользили сквозь пальцы.

– Давай вернемся к нашем песику, – сказал я. – А то ночи осталось мало.

Зайчик несся стрелой, я начал притормаживать, но не успел вовремя, выскочили на берег, там Зайчик уперся всеми четырьмя и пропахал копытами глубокие борозды. Я спрыгнул на землю, Зайчик тяжело вздохнул. Я снял мешок с оружием и доспехами.

– Возвращайся, – сказал я. – К сожалению, не могу пока что даже через мост… кто знает, как он среагирует? Но мы еще потопчем его твоими алмазными копытами!

Я обнял его, поцеловал в губы, Зайчик печально взмахнул ресницами, до чего же у коней и коров глаза кроткие и печальные, повернулся и понесся ровными прыжками в темную чащу. Хрустнули ветки, все стихло.

Доспехи в мешке тихонько звякнули, я устроил их на спине поудобнее, с опаской ступил на мост. Если поднимется тревога, то успею вернуться и снова спрятать оружие и доспехи. А если кто и прибежит проверять, из-за чего мост поднял тревогу, то вовсе не обязательно тут же пойдут пересчитывать народ в людской.

Доски тихонько поскрипывают, вода под мостом не просто черная… у меня вдруг закружилась голова, я ощутил, что иду по тонкому мостику по бесконечному космосу, внизу мириады звезд, до них мириады миль, и по бокам звездное небо, и сверху, и вообще я – пылинка в этой бесконечности…

– Да, – продавил я через стянутое судорогой страха горло, – зато какая пылинка!.. Человек, мать-мать-мать, это птица без перьев, а не какой-нибудь диплодок динозаврий…

Крадучись, пробежал к руинам, скользнул во мрак часовни. Луна серебрит только верх стен, а здесь сплошная темень, хотя и не для моих глаз. Я сбегал за колом, камень благоразумно оставил здесь же в уголке, подбил острый край под плиту, навалился. Кол начал гнуться, очень земля не хочет отпускать плиту, наконец чмокнуло, пахнуло сыростью.

Я торопливо сунул в приготовленную яму мешок с оружием и доспехами, плита опустилась беззвучно. Напрягая зрение, тщательно убрал все следы моей деятельности, кол унес и спрятал среди хлама вне стен часовни, еще раз осмотрелся, без собаки-ищейки не отыскать, да и то надо знать, что искать, осторожно потащился обратно к воротам замка.

Мелькнула мысль, что слишком уж беспечно леди Элинор живет. Конечно, единственный мостик зачарован, а в воде обитает страшный Зверь, что пожирает моментально все, что попадает в озеро после захода солнца. А вдруг и днем пожирает, если на то пошло, все, что крупнее гуся. Однако же если кто-то сумеет преодолеть эти минные поля…

– Как? – спросил я себя. – Парашютисты?

В людской все спят без задних ног, куда столько влазит, ведь не рвут жилы на тяжкой работе, еще как не рвут… Едва я лег и поворочался, устраиваясь, как далеко-далеко в селе прокричал петух. Тут же заорал второй, крик подхватили еще и еще. Ипполит заворочался, всхрапнул, сел и посмотрел дикими глазами.

– Ох… снова утро… И снова работа?

– Если хочется работать, – сказал я сонным голосом, – ляг, поспи, и все пройдет.

– О, Дик, уже проснулся? – спросил он. – Я знаю народную мудрость: лучше пузо от пива, чем горб от работы…

– Кто тяжело работает, – утешил я его, – тот зато тяжело отдыхает. Как спалось?

– Да вот все снилось, что Адальберта наконец-то черти взяли. А тебе?

– Бабы, – ответил я смущенно. – Не знаешь, к чему?

Пока мы ржали, начали просыпаться остальные. Я лежал, пока не поднялись Раймон и Лавор, только потом встал, долго зевал, чесался и тер кулаками глаза, всем видом показывая, что с превеликим удовольствием продлил бы свой крепкий и здоровый сон. Главное – ничем не прерываемый, даже кошмарами.

Франлия хороша своей страстью вызнавать все сплетни. В другой жизни стала бы журналистом, а здесь часами может перемывать кости как другим слугам, так и самой леди Элинор, тут же переходит к рассказам о дивных случаях в замке могущественной хозяйки.

Сегодня во время завтрака от нее узнал, что существует еще народ, именуемый Заоблачным. Якобы всегда живут там, за облаками, никогда не опускаясь к нам, грешным. На них, оказывается, проклятие: сразу умирают, едва коснутся земли. Я прикинул, что это могли быть обитатели орбитальных станций, оранжерей и прочих летающих городов, что как-то уцелели. На землю опуститься не могут, потому что отвыкли от гравитации, а во-вторых, здесь микробы, а там – стерильность.

– А откуда известно, – спросил я тупо, – что они есть?

– Старые люди говорят, – объяснила она важно.

Я представил себе, как там, наверху, пытались выжить с теми скудными регенерационными установками, без них не комплектуют станции, с каким ужасом смотрели на разверзшийся внизу ад… Конечно, часть станций погибла, но кто-то выжил, сумел поддержать угасающую жизнь приборов, а потом горстка людей только выживала, с каждым поколением теряя связь с высокотехнологичным веком, пока он не отодвинулся в область легенд и преданий, а достижения науки стали из-за необъяснимости просто магией.