Крайности Грузии. В поисках сокровищ Страны волков - Алексей Бобровников

Одним из самых знаменитых приключений этого разбойника было похищение туристки из Петербурга, которая заявила о своем исчезновении только спустя сорок лет.

Вот как это произошло: однажды Коба, приехав в долину Казбека с командой альпинистов, но отделившись от остальной группы, шагал в сумерках в сторону близлежащего села.

По дороге были разбросаны здания, казавшиеся на первый взгляд заброшенными.

Неожиданно он услышал рядом голос и рассмотрел в полумраке женщину.

«Туристка», – ухмыльнулся Коба про себя, еще не подозревая, насколько он близок к истине.

Грузинский полицейский патруль в провинции. По сравнению с эпохой Дюма, у охранников порядка здесь не так уж много работы

«Вы откуда?» – спросила женщина.

«Я из Тбилиси. А вы?»

«А я из Питера», – ответила она.

Коба оглядел ее с головы до пят.

Седые волосы, одета, как мохевская старуха… И говорит по-русски! «Странно, – подумал Коба, – одета, как грузинка, а говорит со столичным акцентом».

«Я, вообще-то, в 70-м приехала в тур к Казбеку, – продолжила она, как ни в чем не бывало, – и тут меня похитил сумасшедший Элгудж. Так что теперь я его жена. Заходите к нам в дом…» – добавила она все тем же жизнерадостным самоуверенным тоном, свойственным даже не северянам, а жителям нынешней российской столицы.

В ответ на приглашение Коба, смеясь, отказался и на всякий случай ускорил шаг, чтобы поскорей убраться с территории «сумасшедшего Элгуджа».

Для успокоения нынешних путешественниц стоит сказать, что этот любитель туристок одряхлел и последние несколько лет не только не похищает их и не третирует куда более обороноспособное местное население, но даже практически не выходит из дома; полицейские же патрули в Грузии так тщательно оберегают безопасность гостей, что любители свадеб с похищениями не только не рискуют атаковать симпатичных туристок с рюкзаками, но даже стесняются смотреть на них иначе, как с грустной нежностью.

Так мы добираемся до Джуты – хевсурского села, населенного отпрысками рода Арабули. Скорее всего, эти выходцы из Хевсуретии, спасаясь от кровной мести, перешли через «баррикаду» столетия назад, чтобы поселиться в нескольких километрах от подножия Чаухского массива, но уже с другой стороны.

«Вообще-то они все уже „светские хевсуры“», – говорит Коба. «Светские хевсуры» – это те, кто, нося хевсурские фамилии и гордясь родством с горным племенем, проводят зиму в теплом Тбилиси, возвращаясь в родные села, только когда сходят снега.

Разглагольствуя о светскости современных хевсур и отпуская шуточки по поводу «сумасшедшего Элгуджа», мы постепенно углублялись в Чаухское ущелье.

Трава под ногами была мягкой, земля все еще отдавала тепло августовского солнца, и я снял летние сандалии и пошел босиком.

Мелкие облака периодически заслоняли солнце; их тени неслись по горе, чередуясь с просветами. Они плыли быстро, и мне нравилось смотреть на них. Кобе же эти тучи были не по душе; он то и дело зло поглядывал на небо и что-то бормотал себе под нос.

Человеку, не владеющему грузинским, могло показаться, что он вспоминает своего деда. На самом деле Коба грязно ругался.

«Шеми деда… Эти тучи…» – бормотал Коба.

«Что с ними?» – спросил я.

«Не нравятся мне эти тучи, – многозначительно произнес наш гид. – Но я ничего не могу с ними сделать».

«Почему не нравятся? Чем они могут нам помешать?»

«Туман, – ответил Коба. – Если они принесут плохую погоду, мы завтра не сможем выйти из лагеря, потому что если туман застигнет нас в горах, это уже не очень хорошо».

Слова «не очень хорошо» из его уст звучали более угрожающе, чем самые пессимистичные прогнозы синоптиков. Картинка перед глазами как-то сразу изменилась: вместо золотистых просветов я видел теперь темные пятна, плывущие по горам.

В тот день мы могли не слишком торопиться: прежде чем перейти Чаухский массив, предстояло сделать стоянку у его подножия. До заката оставалось часа три, и мы, взгромоздив на спины рюкзаки, шагали по дну ущелья, за которым открывались отвесные скалы «баррикады».

По другую сторону Чаухского массива – Абуделаурские озера и огромные камни села Рошка, которыми, по легенде, швыряли друг в друга дэвы в эпоху, когда в Хевсуретии еще водились дэвы. За горным массивом можно будет найти дрова, чтобы приготовить еду, а затем нам предстоит долгий переход в Шатили – главную крепость Хевсуретии.

Одна любопытная деталь долгие годы не давала покоя журналистам, писавшим о Кавказе. Это вооружение хевсур, очень напоминающее амуницию рыцарей времен Крестовых походов.

Длинные прямые мечи и щиты хевсур, наподобие тех, что использовались во время конных поединков на турнирах, совершенно не похожи на доспехи, использовавшиеся соседними кавказскими народами.

Этот факт дал почву для разнообразных теорий, самая романтичная из которых – о тевтонцах, которые якобы забрели в горы Хевсуретии и остались там, привив этому горному племени европейскую моду.

«Видеть в них потомков крестоносцев весьма трудно, ибо ничего не подтверждает этого мнения: ни тип хевсуров, ни их нравы, ни обычаи… – пишет Уварова. – Хевсуры, говорят, фехтуют, но присмотритесь к этому фехтованию, к этим скорченным, подпрыгивающим фигурам, и вы, вероятно, согласитесь, что фехтование это не занесено в горы средневековым рыцарством, а скорее заимствовано у какого-нибудь первобытного дикого народа».

Дискуссии на тему, могут ли хевсуры быть потомками тевтонских рыцарей, продолжаются уже не одно столетие, но никто и никогда не упоминал о том, что, возможно, сами полуязычники хевсуры могли стать крестоносцами!

В конце XV века, когда Ватикан пытался объединить государства Европы в борьбе против Османской империи, одним из самых талантливых полководцев своего времени, на которого делал ставку Святой престол, был трансильванский князь, ставший впоследствии польским королем. Его звали Стефан Баторий.

Поход против Турции, который должен был возглавить Баторий, не состоялся, но в других битвах польского короля в составе его гусарских батальонов сражались черкесы и грузины.

Череп жертвенного животного, используемый в качестве талисмана в сванском доме. Когда-то в хевсурских домах точно так же прибивали к дверям домов отрубленные кисти рук убитых в битвах врагов