Тень олигарха - Ксения Васильевна Бахарева

покатилось вновь по обычному заведенному кругу с селедкой, бутылками и пельменями у тетки Галуши. И все же на том дело не закончилось, ибо на следующий день Димку забрали в приют, а после и вовсе определили в интернат.

Дмитрий на цыпочках вернулся в спальню, где, намаявшись, несколько часов отдыхала супруга, привычно сделал все, что полагается перед сном, неслышно улегся в постель и тотчас заснул, счастливый и умиротворенный в намерениях найти контакт с приемной взрослеющей дочерью.

Проснулся Дмитрий ранним утром от яркого солнца и пристального взгляда жены, которая безмятежно сидела с полотенцем на голове.

— Я брошу пить… Сегодня же…

— Да? С чего вдруг?

— Беременна…

— Ого! Поздравляю… Сколько?

— Пять недель… Или шесть…

— Редко, но метко. Что будем делать?

— Увеличивать население Аделаиды. Ты не рад?

— Почему же? Всегда хотел быть отцом, не таким, как мой…

— А каким он был?

— Уже неважно…

Запах одеколона

Июль, 1994 год, Минск

Будничным июльским утром Юля в компании штатного оператора телевизионной программы выехала по вызову на съемки очередного страшного происшествия — задолго до рассвета в подъезде многоквартирного дома по улице Белинского скучающей от бессонницы бесстрашной соседской старушкой было найдено тело гражданина Ирана. В утреннем затишье легко и беззаботно девушка зашла на лестничный пролет и тут же наступила на темные бордовые засохшие ручьи, что простирались от входной двери до второго этажа. Кровавый след четко наводил на мысль, что на Бабака Хаммати (так звали жертву) напали сзади, как только тот вошел в подъезд, и потом уже, видимо, его, потерявшего сознание, протянули наверх.

В беспорядочной квартире с перевернутой утварью еще пахло хорошим одеколоном, стояла на подносе недопитая чашка ароматного кофе, а хозяина не было. Совсем. Юля почувствовала тошноту, внезапно подступившую к горлу, видимо, оттого, что у нее просто не было сил лицезреть эту разобранную постель, и теледива выскочила на свежий воздух, тотчас опустившись на витиеватую скамейку у подъезда. Сильно дул в лицо сырой и теплый летний ветер. Тепло солнца, что ежеминутно возникало из-за хмурых облаков и исчезало за ними, все же грело и парило перед надвигающейся грозой. Юля сидела и думала: есть в мире нечто вне разумного понимания. В гигантском человеческом таборе человек человека убивает не из-за того, что голоден, как, к примеру, лев или тигр, человек человека убивает из-за каких-то не сильно нужных, но ценных вещей вроде денег, ключей от автомобиля, видеомагнитофона, музыкального центра, винтовки и многого другого. При этом восемь раз некое создание бьет бейсбольной битой в жизненно важные органы. И где-то царят эти пороки, именуемые человеческим ничтожеством, человеческой слабостью, убогой жадностью, злобой, алчностью, которые в темном подъезде приобретают гигантские размеры, чтобы потом какая-то соседская старушка, как и Юля, содрогнулась от увиденной мерзости.

Кто и почему желал смерти иностранцу? Одна из главных заповедей — не убий, почему же это известное слово разрушает связь времен, мест, национальностей, отчего для кого-то эта заповедь священна, а для иных пустой звук?

— Сбежала? Тяжело? — Из подъезда вышел следователь Дубинин из районного отдела милиции.

— Еще бы…

— Потерпевший из богатой влиятельной семьи в Иране приехал учиться, но провалил экзамены в медицинский. Возвращаться домой стыдился, привозил какие-то вещи на продажу, здесь что-то закупал, отправлял в Иран, жил неплохо. Я так понимаю, его зажиточная жизнь на дорогом «мерседесе» многим бросалась в глаза…

— Понятно… Спасибо. Можете дать комментарий на камеру? — тошнота немного отпустила, и Юля включилась в работу.

— Ой нет… Ничего пока не ясно же. Только предположения. С девушкой его поговорите. Вот она идет.

Кудрявая шатенка в строгих роговых очках с толстым кожаным портфелем в руке появилась из ниоткуда. Она шла так привычно и буднично, словно ничего не случилось, и выглядела как занудная отличница старших классов или, в крайнем случае, аспирантка какого-то важного научного сообщества, в короткой плиссированной юбке и длинных полосатых гольфах, и образ ее никак не вязался с погибшим иностранцем. Подружка, удивившись присутствию журналистов, немного потопталась на месте, размышляя, чем она рискует, но от интервью все же не отказалась, припомнив, что Бабак в последнее время жил в страхе, утверждая, что кто-то очень хочет его убить.

— Кто и за что? — не поняла Юля.

— Как-то он одолжил своему земляку сто долларов, тот денег не вернул — более того, стал с угрозами по телефону требовать еще.

— И что Бабак сделал?

— Почти ничего…

— То есть?

— Каких-то должных мер не принял. А зря. Просто сказал мне и товарищу одному, Белукину, который иногда охранял его, провожая до дома. — Обладательница крепких нервов и полосатых гольфов слегка дернула плечиком.

— Крепитесь…

— И вы: я смотрю, работка у вас незавидная.

Юля возвратилась в телевизионную съемочную машину, нос ее по-прежнему сильно ощущал прелестный запах дорогого одеколона иранца. Всю дорогу до телецентра она размышляла о том, что во времена безработицы и, как следствия, разгула преступности в стране объектом уголовников стали не только коренные жители, но и иностранцы, у которых ввиду специфического образа жизни был достаточно большой круг приятелей, в первую очередь среди земляков. Один из них наверняка и решил навести, как принято выражаться в определенных кругах, на Бабака своих знакомых…

В редакции Юлю нежданно-негаданно ожидал неприятный сюрприз: не появился на службе маститый журналист, которого попросил пристроить в команду «Террановы» заместитель председателя телеканала. Почему именно Юля должна было это сделать, начальник объяснил просто: когда-то в пылу алкогольной лихорадки болезный послал чиновника далеко на три буквы, и теперь гордость не позволяла ему с высоты своей весомой должности отыграть назад, а талантливого писаку все же было жалко. Как многие уникальные творческие люди, журналист обладал невероятной трудоспособностью и одновременно такой же сильной тягой к спиртному. В момент трезвости он мог за смену выдать на-гора до пяти новостных сюжетов, так и происходило на протяжении двадцати дней кряду. Затем все тело репортера начинало бастовать, будто кто-то незримый взялся его колошматить, руки и ноги не слушались и нервно дрожали, а глаза наливались бурой краской вампира, да зубы стучали по подбородку так, что из несвязного бормотания нельзя было понять абсолютно ни единого слова. Именно такое состояние было накануне исчезновения выпивохи, после того, как он вернулся с весьма ответственных съемок вынесения исключительного приговора в Верховном Суде.

— Есть отснятый материал? — спросила Юля у дежурного редактора.

Симпатичная коротко стриженная Вероника, месяц назад получившая диплом журналиста, всецело старалась закрепиться на престижной работе, поэтому всячески стремилась угодить начальству. Юля, несмотря на свой юный возраст, уже успела записаться