О чем пьют ветеринары. Нескучные рассказы о людях, животных и сложной профессии - Алексей Калиновский

Операционная уже была готова к лапаротомии, поэтому на экстренную гастротомию потребовались минуты. Из желудка извлекли еле дышащего, но все-таки живого хомячка. Ему повезло, каким-то образом он застрял в желудке в позе коровы из «Особенностей национальной охоты» и минимально подвергся воздействию крайне агрессивного желудочного сока собаки.

После кесарева сечения, когда выносишь владельцам не только маму, но еще и копошащихся детенышей, всегда испытываешь ни с чем не сравнимое чувство. Наверное, это чувство глубокого удовлетворения. Именно с ним в тот раз врачи вышли из операционной. Все остались живы, а девочка перестала плакать и, прижав к себе хомячка, поехала домой спать.

Братья Гримм оказались провидцами, когда написали в сказке «Красная Шапочка» счастливый конец.

Вот такая была «история».

Самое интересное, что «дурак» так и не догадался и опубликовал «случай» в газете.

В отделе ветпомощи на дому было одно железное правило. Можно отказаться от вызова к кошке или собаке, если нет никакой экстренности и хозяевам просто лень везти животное в клинику, но надо бросить все, если поступали сообщение о покусе или вызов к продуктивным животным. Да, во второй половине 80-х годов прошлого века в Москве еще встречались такие. Например, деревня Терехово в Нижних Мневниках, деревня за старым онкоцентром на Каширке, туда мы ездили отделять последы в период отелов, а в этот раз деревня Рублево. Именно оттуда, куда теперь на кривой козе не подъедешь из-за крутизны, поступил вызов, что опоросилась свинья, а вот молока у нее нет.

На вызовах в тот день дежурил Владимир Иванович Бычков. По всему было видно, что ему совсем не хотелось ехать заниматься сельским хозяйством.

Я в отсутствие больных животных читал книгу, развалясь на диване:

– Володь, а ты чего сачкуешь? Ехать не далеко, делов и того меньше. Обычная агалактия – сделал ей питуитрин, и через пять минут все сыты, а ты уже едешь на базу.

– Ага, умный очень? Вот и поехали, – в голосе Бычкова зазвучали командные нотки отставного офицера Советской армии.

– О нет! Я на приеме, вдруг что случится!

– Ничего, Динка тебя прикроет, – Вовка кивнул в сторону дежурного фельдшера.

– А у меня телефон, я не могу, – Динка в свою очередь попыталась открутиться от приема.

– Все, вопрос решенный, ты едешь со мной, а ты прикрываешь.

Минут через двадцать мы уже полной грудью дышали весенним деревенским воздухом. На нашу машину вышли посмотреть несколько жителей соседних домов. Мы с Вовкой выглядели просто неотразимо: белоснежные халаты, закатанные рукава, а на головах, только представьте себе, зеленые чепчики – мечта не то, что ветеринаров, но даже и медиков того времени. Современные метросексуалы, одевающиеся на неделях высокой моды в Париже и Милане, не имели бы ни единого шанса рядом с нами.

Хозяин встречал нас у калитки. Я с деловым видом подхватил укладку, и мы двинулись в сарай. Бычков зашел вместе с хозяином, подошел к загону, открыл дверцу, но как-то очень быстро ее закрыл.

– Лехан, ты как раз недавно сдал акушерство и гинекологию, так что тебе и карты в руки. – Вовка пропустил меня к загону.

Сознаюсь сразу, что свинью я даже на практике не видел. Видел, конечно, диких кабанов на охоте, но там дело другое. Так что мои знания про свиней ограничивались сказкой «Три поросенка», мультфильмом про Винни Пуха и картинками из учебника по свиноводству. Про агалактию я тоже услышал абсолютно случайно, когда меня на лекции по акушерству и гинекологии разбудил сосед, чтобы я перестал храпеть.

Логика подсказывала мне, что сначала надо проверить молочные железы и убедиться, что молока действительно нет. Я смело открыл калитку и шагнул в загончик. Только реакция, выработанная за годы работы в питомнике, позволила мне почувствовать угрозу и отскочить в сторону. Мимо меня пролетели, как мне показалось, килограммов двести, которые пытались меня укусить и сбить с ног. С такой же скоростью, что и Вовка, я выскочил из загона и захлопнул за собой калитку. Вторая атака пришлась точно в нее.

Сразу вспомнилась фраза из наставления по технике безопасности, которое мы подписывали перед началом каждого нового клинического предмета. Суть ее сводилась к тому, что работать нам разрешалось только с животными, зафиксированными хозяевами или персоналом, работающим с этими животными. Я выразительно посмотрел на хозяина.

– Нет, мужики, даже и не думайте. Она и меня сожрет.

Но что-то надо было делать. В загоне свинья свободно разгуливала, и подступиться к ней не представлялось возможным. Потом в суете можно было наступить на орущих поросят. Парадокс ситуации вызывал у меня навязчивое ощущение дежавю. Где-то я это уже не то видел, не то слышал про такое. Думая так, я уже понял, что про диагностику надо забыть и просто сделать укол. Только и это было невозможно. Загон был достаточно просторным, и свинья крутилась в нем с несвойственным ее размерам проворством. Требовалось каким-то образом зафиксировать ее хотя бы на пару секунд.

Правильная мысль пришла к нам троим одновременно. Соседний загон был гораздо меньше по размерам и не давал свинье возможности для маневра, хотя и там просто так подлезть к ней было затруднительно. На пятиминутном совете, перенесенном из Филей в Рублево, мы решили, что хозяин и Вовка прижимают свинью к стене листом толстой фанеры, а я, действуя практически в пасти врага, а именно в самом загоне, должен изловчиться и уколоть питуитрин. После этого моя судьба уже никого не волновала.

В загон поставили лист толстой фанеры, я стоял наготове с зажатым в руках шприцем и вдруг понял, где это видел. Я это не видел, а читал – Хэрриота. Все один в один: опорос, агалактия и бешеная свинья. Но времени на трогательные воспоминания уже не было. Хозяин открыл калитку, и свинья привычно перешла из одного загона в другой. Калитка за ней закрылась. Как только она оказалась ограничена в движении, стала орать еще громче. Надо сказать, что свиньи орут всегда, когда с ними что-то делают. Просто так орут, ради удовольствия. Мужики, просунув руки между досок загородки, начали двигать лист фанеры и прижимать свинью к противоположной стенке. Я сидел на загородке, как кот на заборе, готовый пронзить иглой любую часть свиньи, которая будет доступна. На долю секунды животное было прижато к стенке, и я, соскочив с загородки, вонзил в него шприц. Еще секунда – и все было сделано.