Давай поговорим! (сборник) - Михаил Михайлович Попов

class="p1">Что может выкинуть эта нечеловекообразная обезьяна? Я вдруг подумал о том, что в течение всего этого дня ни разу мысленно не присматривался к этой пьяной фигуре. Я так легко и полностью выкинул его за скобки ситуации. А если я ошибался, если все дело в нем? Так ведь обычно и бывает – самый невзрачный оказывается в конце концов самым опасным.

Зачем он все-таки лазил в кусты и гнусно напевал там?!

У меня было такое ощущение, что я горю, полыхаю, вспыхнул и сижу теперь объятый пламенем волнения. Что подумает майор? Одна надежда, что он сейчас думает не обо мне!

– Звонит по телефону! – сказал Аникеев.

– По телефону? – спросил я, хотя и сам слышал, что происходит в кабинете. Ах, вот оно что – телефон! В телефоне все дело.

Валерий Борисович не спешил к нам. Спустившись из кабинета, он завернул на кухню. Да, он ведь обещал нам закуску.

Подождем еще чуть.

Открылась калитка, и показался Шевяков в сопровождении одного из сотрудников Аникеева.

– Просится в туалет, товарищ майор.

Я инстинктивно привстал, собираясь не допустить опасного приближения Шевякова к Марусиной комнате. Аникеев – не знаю, увидел ли он мою судорогу, – сказал своему сотруднику.

– Проводи, проследи.

– Есть.

Майор ободряюще мне улыбнулся. Я был ему благодарен и начал опасаться его еще больше. Плохо, когда кто-то до такой степени прочитывает твои душевные движения. Или я все-таки преувеличиваю? Это просто какое-то совпадение.

Чтобы прервать тягостное молчание, становившееся к тому же с каждой секундой все тягостнее, я сказал:

– Мне кажется, что Валерий Борисович там, в кустах, чинил телефонный провод.

Произнося эти слова, я больше заботился не о том, чтобы донести до майора свою мысль, но о том, чтобы не дрожал мой несчастный голос.

Аникеев улыбнулся мне в ответ.

– Мы имеем полное право пойти в своих выводах еще дальше. Валерий Борисович чинил тот самый провод, который сам же и повредил прошлой ночью.

– Было бы интересно узнать, с какой целью он это сделал.

– Поверьте, я с нетерпением жду удобного случая для того, чтобы спросить Валерия Борисовича об этом. – Аникеев говорил спокойно, и в голосе его не чувствовалось никакой неприязни к вредителю.

Появился облегчившийся Шевяков. Майор, внимательно поглядев на его бледное, вернее, даже бледно-зеленое лицо, предложил остаться на веранде.

– Вы ведь не собираетесь бежать?

Шевяков, ничего не отвечая, прошел к дальнему краю стола и сел там. Майор шепнул несколько слов на ухо сотруднику, и сотрудник ушел к машине.

Я приготовился к новому раунду неприятного и напряженного молчания. Аникеева я опасался, а Шевяков был мне отвратителен. Разговаривать с первым было для меня пыткой, разговаривать со вторым было не о чем.

Но неприятная ситуация резко видоизменилась. Стала еще неприятнее.

Послышался звук подъезжающей машины.

Причем не просто машины, а машины Вероники Модестовны.

Я вспомнил то, что полчаса назад говорил о ней майор, и голова моя сама собой чуть-чуть втянулась в плечи. Предчувствие скандала меня никогда не обманывает. И сейчас мне казалось, что скандала не избежать.

Первым из машины выскочил новый сторож и, вбежав в калитку, бросился открывать ворота. Наконец-то вспомнил о своих прямых обязанностях.

Вероника вкатила лихо, можно сказать, самоуверенно, можно даже сказать, нагло! Наблюдая за этой бесшабашной красоткой, я со злорадством представлял, как будут сбивать с нее пену убийственные майорские вопросы.

Выбравшись из машины, она церемонным движением открыла заднюю дверцу.

– Вуаля!

Из машины на влажную вечернюю травку, не торопясь, даже чуть покряхтывая, выбрался… Валерий Борисович. Одетый не как обычно, чисто выбритый, можно сказать, ухоженный, но он!

Честно говоря, на какой-то момент мне стало трудно дышать. Я завертел головой в поисках спасительных объяснений. И тут же их обрел. В дверях веранды стоял еще один Валерий Борисович. Только теперь настоящий. В мятом пиджаке, грязной рубашке и с пьяной физиономией.

– Я же говорил, будет фокус!

Аникеев тоже, кажется, был на краткое время ошарашен, правда, его особым образом тренированный рассудок быстрее справился с парадоксальным поведением реальности.

– Это ваш брат? – строго спросил он у пьяного.

– Ага. Младший.

– На сколько вы его старше, минут на двадцать?

– На тридцать две, – с неподдельной гордостью сообщил поэт и обратился к Веронике с сообщением, что холодильник пуст, так что неплохо бы ту сумку с продуктами, что Леонид держит в руках, переправить на кухню.

– А то все голодные и злые.

24

Очень странное получилось застолье. И мне кажется, что по вине Аникеева. Он никак не попытался воспрепятствовать назревшим допросом суетливой сервировке. Вероника со сторожем и полупьяным дядей вынесли на веранду посуду, вилки, потом блюда с закусками. Присоединили к двум бутылкам Валерия Борисовича еще две бутылки самодельной смородиновой настойки. Ее появление сопровождалось отвратительными восторгами Валерия Борисовича и тошнотворно-игривыми каламбурами на алкогольные темы.

По контрасту с этой излишне, даже неестественно оживленной тройкой прочие гости веранды были особенно неподвижны и молчаливы. Полагаю, у всех были разные причины для молчания. Женя Шевяков молчал, потому что находился в глубоком психологическом ауте.

Виталий Борисович молчал, как мне кажется, из презрения. И к себе, и к развязному брату. По его движениям было заметно, как он не хотел сюда приезжать, и теперь он сидит и усиленно презирает себя за то, что приехал. Про презрение к брату и говорить нечего, меня бы и самого морально рвало, окажись у меня такой братишка.

Майор Аникеев молчал профессионально. Решил не мельчить и не торопиться. Со своей точки зрения он был, конечно, прав. Пусть все усядутся. И так ведь ясно, для чего собрались – будут ставить точки над «и». Значит, сами уже движутся в нужном направлении, и не надо подталкивать, и рано или поздно придут туда, куда ему нужно.

А что же я?

Я затаился.

Собрался со всеми своим силами и овладел собой. Сделался холоден, как лед, и однозначен, как простое число. Мои мысли теперь не носились роями бог знает где. Они улеглись. Теперь я не просто ощущал, я наверняка знал, что мой камешек где-то здесь, на территории этого ненавистного мне дачного участка, ибо тут собрались все. Оставалось установить самое главное – у кого именно.

Мне предоставляется вторая попытка. Судьба проявляет несвойственную ей щедрость. И сплоховать в этот раз значит оскорбить ее. Может даже статься, что в мою пользу решили выступить силы, далеко превосходящие по своим возможностям Комитет государственной безопасности. Но и в этом случае не следует расслабляться, ибо не исключено, что силы эти не станут длить