Роддом, или Поздняя беременность. Кадры 27-37 - Татьяна Соломатина

Сергей Станиславович снова только кивнул. Машина известила о том, что кофе готов: сперва презрительно и длинно плюнула, а затем – тоненько и жалобно пропищала. Он подал чашку Оксане Анатольевне. Изо всех сил стараясь не встретиться с нею взглядом.

– Спасибо, – машинально произнесла она, принимая чашку. И хотя Родин изо всех сил старался не только не встретиться с нею взглядом, но и не дотронуться до неё, передавая маленькую чашку из рук в руки, этого не избежать. Удивительно, что Оксана Анатольевна, так много значения придающая тактильности и возникающих в результате флюидов, как-то совсем на прикосновении Сергея Станиславовича не зафиксировалась. – Зачем?! – удивлённо воскликнула она.

– Платят хорошо, – буркнул Родин. – Одна серия – официальная месячная зарплата заведующего со всеми надбавками за категории, звания, регалии и выслугу лет.

– А санитарку с нашей Зинаиды Тимофеевны содрали? – хихикнула Оксана Анатольевна. – Она у нас тоже, когда не в настроении, своей шваброй прямо чуть не в зад тычет!

– Ну так а чего выдумывать? С натуры всегда достоверней. Только знаете что? – оживился Родин. – Сериальщики эти – это такая… Я, пожалуй, тоже кофе выпью. Ещё. Всё равно целый день работать.

– А я когда слишком много кофе выпью – наоборот, засыпаю. Парадоксальная реакция на кофеин.

– Как раз не парадоксальная.

– Не парадоксальная она только для тех, кто кофе не пьёт. А я кофе пью, как все здесь – литрами. Потому для меня такая не парадоксальная реакция – парадоксальная.

– Я вот в последний проект, над которым работаю, предложил эту санитарку ввести. Эдакий тарантиновский персонаж. Старую характерную актрису найти гораздо проще, чем молодых толковых, – вдруг горячо затараторил Родин. – Так мне продюсер сказал, что санитарка – лишняя! Представляете? В родильном доме санитарка ему – лишняя! С ума сойти! Тем более такая вкусная санитарка, как Зинаида Тимофеевна! А редакторы, редакторы?! Это вообще мрак! «Я два раза рожала – в роддомах всё не так!» Это кому она говорит? Мне! Не просто так себе автору сценария с улицы. А мне! Дипломированному сценаристу и действующему, извините, не просто так себе врачу, а заведующему отделением! Никаких сил нет! – Сергей Станиславович обессилено шлёпнулся на диванчик. – Продюсер – трус, каких мало. Редакторши просто штаны на работе за зарплату просиживают, потому должны имитировать деятельность. Режиссёр хочет, чтобы приёмный покой был на пятом этаже, потому что он хочет, чтобы приёмный покой был на пятом этаже! Я совершенно измотан. Я – опустошён!

Поцелуева-Засоскина искренне расхохоталась в ответ на тираду Сергея Станиславовича.

– Вот вам смешно, Оксана Анатольевна. А у меня герой говорит крохотное такое. Вот это вот: «Смысл медицины очень прост. Вот главная её идея: всё в мире выучив до звёзд – всё за борт выбросьте позднее!»

– Ну и? Им и Гёте не угодил? У них другие любимые авторы?! – снова рассмеялась Поцелуева.

– Оксана Анатольевна, – подскочил Родин. – Позвольте, я поцелую вам руку!

– Пожалуйста! – протянула она руку для поцелуя, и Родин почтенно и где-то даже благоговейно приложился. – Но за что?

– Так за Гёте же! За него, родимого! Потому что редакторы спросили меня: «Почему стихи? Актёры не произнесут! Целевая аудитория не поймёт!»

– С каких это пор актёры разучились произносить стихи? – удивлённо подняла брови Поцелуева. – Это же вроде основополагающий базис…

– О-о-о!!! – чуть не рыком прервал её Родин. – Вы не видели те пробы, которые видел я! Актёришко, вихляясь, как раздолбанный кухонный шкаф, мучительно выдавливал из себя: «Ступайте к дамам в будуар…

– … Они – податливый товар! Их обмороки, ахи, вздохи, одышки и переполохи лечить возьмитесь не за страх…

– И все они у вас в руках!» – завершил цитату Родин. – Он не только был страшно ненатурален! Он ещё и о слова спотыкался. Какие там смысловые паузы! Какое там «верю!»… А продюсер смотрел на меня победоносно, мол, я же тебе говорил! Тут плакать надо, головой об плинтуса биться, а не торжествующе взирать. И кто им дал право решать, что целевая аудитория поймёт, а что – не поймёт. Или вот говорят мне: «Не надо писать “сурфактант”» – «А как же?! Как же, – спрашиваю, – писать?!» – «Напишите “такая плёночка…”» – «Где, – ору, – где “такая плёночка”?! В альвеолах?!» – «“Альвеолы” эти ваши тоже не надо! Целевая аудитория не поймёт!» – «Два врача разговаривают друг с другом. Акушер-гинеколог и неонатолог! Они не будут говорить друг другу “такая плёночка в пузыриках”! Вспомните хотя бы “Доктора Хауса”!» И что, как вы думаете, Оксана Анатольевна, отвечает мне продюсер? А? Нет, вы предположите!

– Ну, мне нравится «Доктор Хаус». Я, правда, не по телевизору. Я на дивиди. И несмотря на очевидные ляпы, я…

– Очевидные ляпы? Очевидные ляпы?! Да у них не ляпы! У них – сказка просто по сравнению с нами! Но нет! Вы предположите!

– Что в «Докторе Хаусе» неоправданно много красной волчанки?

– Нет! Он, продюсер, отвечает мне: «Моя мама Хауса не смотрит!» Всё. Приехали. Его мама «Хауса не смотрит»! Его маме непонятны слова «сурфактант» и «альвеолы»! – Сергей Станиславович аж побагровел от возмущения. – Ну так что теперь? У нас телевизор ещё и дебилы смотрят, и дауны. «Давай, Андрю-ша! – говорю ему, – голые сиськи будем гнать. Без слов любой целевой аудитории понятно!» – «Голые сиськи, – отвечает, – нельзя, брат Родин. Цензура». Нет, он на полном серьёзе мне это отвечает! А редакторша: «И Ницше уберите».

– У вас там и Ницще был? – уважительно присвистнула Поцелуева.

– Одна малюсенькая цитатка. Доктор Иванов, он у меня умный, увлекает девицу-интерна на свидание в ночной клуб, цитируя из Ницше о пляске головой и ногами.

– А, да-да, помню… «Я хочу видеть мужчину и женщину: одного способным к войне, другую способную к деторождению, но обоих способными к пляске головой и ногами. И пусть будет потерян для нас тот день, когда ни разу не плясали мы! И пусть ложной назовётся у нас всякая истина, у которой не было смеха!»

– Господи! Можно я вас обниму, Оксана Анатольевна! – и, не дожидаясь разрешения, Родин заключил Поцелуеву в объятия.

– Да… «Так говорил Заратустра», – чуть смущённо пробормотала Оксана Анатольевна, не зная как себя вести.

– Именно! Именно!! Так мне редакторша говорит: «Уберите эту свою Заратустру! Целевая аудитория не поймёт!» Я ей: «Милая моя, вы же умная, вы сто лет в кино, вы Эйзенштейна видели! Ну, причём здесь вообще целевая аудитория? Вот, к примеру, Ильф и Петров. Приносят они, к примеру же, свой труд “Двенадцать стульев” в редакцию, а там – редактор вроде вас. И говорит он Ильфу и Петрову: “Уберите свою Заратустру! Из вот этого вот: “Набил бы я тебе морду, да Заратустра не позволяет!” У нас молодое пролетарское государство, молодые пролетарии не поймут про Заратустру, они в гимназиях не обучались!” Так что ли?!» Так она только надулась, обиделась – и привет. Чем, говорю, мой крохотный Ницще тут повредит, кроме того, что кто умный на ваш голубой экран с удивлением уставится и, может быть, вернётся к нему после рекламной паузы. Вон Доктор Хаус цитатами из философов шпарит – и ничего. Отлично идёт у целевой аудитории. «Ой, “Доктор Хаус” не слишком успешный проект и…»