Узник зеркала - Муратова

вашей помолвке. Как вам мой брат, кстати? — прищурился он, — достойный кандидат в спутники жизни?

— Ну, так уж и единственная, — засмеялась Элинор, пропустив мимо ушей вопрос о брате. — А Маргарет Пратт?

— Никогда не понимал ажиотажа вокруг нее. Если она перестанет красить глаза, мы их не разглядим без подсказки.

— Какой же вы гнусный! — засмеялась Элинор, на дух не переносившая Маргарет с ее лицом-сердечком, пухлыми, вечно приоткрытыми алыми губами и глазками-щелочками. — Ну а Стефани Вин де Клау?

— Нашли кого привести в пример! Рядом с ней воздух стынет. Говорят, если ее поцеловать, превратишься в камень.

— Но она ведь красива! — настаивала Элинор. — В ней столько аллюра, столько благородства…

— Не в моем вкусе.

— Констанция Пенроуз?

— Спина колесом и надменный прищур.

— Мелоди Статенхайм?

— Лодыжки.

— Что лодыжки?

— Как два столбика, не замечали?

— Нет! Да вы то как могли заметить?! — воскликнула почти разъяренная Элинор.

— Видел, как она спускалась с коляски.

— Значит, только для виду держитесь особняком, а на самом деле исподволь разглядываете девичьи ножки, так, что ли? — дразняще улыбнулась девушка.

— Само собой, — не моргнув глазом, парировал Гордон. — Не переживайте, у вас самые прелестные.

— Ну, знаете…

— Возвращайтесь в зал, пока вас не хватились, — устало вздохнул Гордон, и Элинор вдруг впервые в жизни почувствовала, что кто-то не желает ее общества, и, как и всякого единственного в семье и оттого залюбленного ребенка, папину дочку, это открытие возмутило ее до глубины души.

— А вы? Почему не присоединитесь к остальным?

— Они мне противны.

— Тогда зачем пришли?

— Отдать дань высшему обществу за сомнительное удовольствие быть его членом, — он криво оскалился. — Прошу, оставьте меня. Идите побалуйте своих поклонников лишним добрым словом — от вас не убудет.

— Да вы просто грубиян, — укоризненно покачала головой Элинор, но уходить не спешила, с любопытством рассматривая длинные суставчатые пальцы, которыми он отстукивал нервную дробь по перекладине. Рыбьи глаза не отрывались от невидимой точки впереди: он был точно юнга, высматривающий полоску берега.

— Правда? Что ж, замечать это вслух тоже идет вразрез с правилами хорошего тона… Так что вы думаете о моем брате?

— Думаю, что он куда лучше вас, — отрезала девушка. — Милый, воспитанный и танцует замечательно.

Она хотела его уколоть, но синеватые губы Гордона вдруг тронула довольная улыбка.

— Так-так, — радостно пробормотал он и впервые оторвал взгляд от линии горизонта, чтобы посмотреть ей в глаза.

А он красив, подумала вдруг Элинор. Ее совсем не привлекал розовощекий, пышущий здоровьем Финнеган, но от болезненной тонкости черт Гордона вдруг затрепетало сердце. Ей до смерти захотелось узнать, что скрывается за его резковатым цинизмом, за усмешкой, притаившейся в уголках тонкогубого рта. Должно быть, эта броня прячет невероятно тонко чувствующую душу, решила Элинор.

— Бьюсь об заклад, вы танцевать не любите, — сказала она.

— Увы, — пожал плечами Гордон. — Впрочем, один раз я готов сделать исключение. Но только для самой красивой девушки в зале.

***

Сегодня на каждой ветви дуба сидело по белоснежному голубю, а в воздухе пахло мускусом и тиной. Небо было цвета свежих чернил.

— Ах, как мне не хочется, чтобы наступило утро, — снова прошептала Ката, крепче сжав длинную ладонь Гордона. Вдвоем они сидели у черного как смоль пруда, в глубинных водах которого плавали по спиралям сияющие перламутром рыбы с хвостами, трепещущими, как вуали вдов.

На Кате было белое воздушное платье и лилии в волосах. Она казалась себе нимфой Эхо, заманившей Нарцисса к горной реке.

— Ваш мир прекрасен. Я бы хотела навсегда остаться здесь.

— Это невозможно.

— Но я все продумала! Я скажу лорду Колдбладу, что ухожу, а на самом деле, приду сюда и останусь здесь навеки с вами, как и должно было быть. Я облегчу ваши муки, подарю утешение, составлю компанию…

— Нет! — разъяренно выдохнул Гордон, резко дернув головой. Стая белоснежных голубей вдруг превратилась в черных ворон, которые разразились громким тревожным карканьем.

Вскочив на ноги, Колдблад запустил в них камнем, но еще раньше, чем он достиг их, птицы слились с тенями и стекли на землю, затерявшись во мгле.

— Глупая девчонка! Ты не понимаешь! Пусть даже с золотыми стенами, тюрьма остается тюрьмой. Я могу развлекать нас какими угодно картинками, но это не изменит главного: здесь я ничего не чувствую, кроме боли. Боли как невидимых кандалов. Все, что я хочу, это вновь почувствовать, что значит быть живым: уставшим, голодным, пьяным, сонным. Каким угодно, но только не заплесневелой мумией! Не… не букашкой, застывшей в янтаре собственной вечности, понимаешь?!

— Но, — пролепетала Ката, чувствуя как слезы обиды наворачиваются на глаза, — вы же говорили, что мои прикосновения вас лечат, что, когда я рядом, вы не чувствуете боли?

— Это так, — прерывисто вдохнул и выдохнул Гордон, с видимым усилием контролируя очередной припадок. — Все так. Но не чувствовать боли еще не означает чувствовать себя живым, так ведь? Я хочу быть хозяином своей судьбы, а не рабом собственного властолюбивого и вероломного братца. Ты ведь знаешь, что можешь мне помочь, так ведь? — он опустился перед ней на колени и поцеловал в скулу, а потом положил руки на плечи. — Понимаешь ведь, что моя жизнь в твоих руках, ведь так? Ты ведь можешь положить конец моим мукам… Можешь ведь вывести меня отсюда, а там, в настоящем мире, когда я верну себе могущество, ты станешь моей законной женой и я покажу тебе удовольствия реального мира. Все, что захочешь. Поедем в круиз по семи морям! Заведем ребенка! Вот чего бы тебе больше всего хотелось?

Ката опустила глаза и закусила губу. Пока он так возвышался над ней, она боялась совершить лишний вдох.

— Ну конечно же! — с горьким надрывом выдавил Гордон, поднимаясь на ноги и поворачиваясь к ней спиной. — Не говори ничего, я ведь тебе противен, так?! Ведь и этот мир тебя влечет не ради меня, а потому, что здесь ты можешь быть красивой и свободной, так?

— Ну зачем вы так… Это неправда! — вспыхнула Ката.

— Да если в этом все дело, знай, что я могу подарить тебе какой угодно облик! Ты стоишь на пороге удивительной жизни, но вопреки логике не торопишься открывать дверь…

— Что же будет с его светлостью? — почти шепотом спросила Ката, боясь поднять глаза.

Она ожидала нового припадка ярости, но, к ее удивлению, Гордон лишь пожал плечами:

— Теперь, когда я встретил тебя, я больше не горю желанием отомстить. Да, Финнеган потеряет могущество, но поместье и титул я ему оставлю. Мы же с тобой отстроим все заново дальше, на севере, среди горных ущелий и алмазных пещер. Я не тороплю