Осыпь меня золотом - Марина Серова

* * *

…В тот день, а точнее вечер, Елена и Юрий сидели дома за столом и ужинали. У Юрия Аркадьевича был выходной, который он провел с семьей – с женой и дочерью сходили в приехавший на гастроли зоопарк. Юрий Аркадьевич обожал делать Кристине всякие сюрпризы. Дома он бывал редко, потому и старался использовать выдавшуюся возможность. Кристина, довольная по самые уши и переполненная впечатлениями, уже спала в своей комнате.

Неожиданно прозвучал звонок в дверь.

– Кто это? – удивленно оторвался от тарелки Полежаев. – Поздновато уже, половина одиннадцатого! Ты никого не ждешь?

– Что за вопрос! – удивилась жена. – Может, соседи?

– Ну, сходи посмотри! – с досадой сказал супруг.

Елена прошла в прихожую, щелкнула замком, и почти сразу же Юрий Аркадьевич услышал ее изумленный возглас. Но вместе с этим в нем явственно прозвучал испуг. А через минуту жена уже входила в кухню в компании людей, которых Полежаеву хотелось видеть меньше всего… Которых он вообще надеялся никогда больше не увидеть.

– Привет, Аркадьич! – небрежно бросил Алексей Бабурин, без приглашения проходя в кухню и вальяжно устраиваясь на стуле, на котором совсем недавно сидела Елена. – Как говорится, физкультпривет!

За ним следом протиснулся и Николай Куропаткин – как всегда, молчаливый, сдержанный, цепким взглядом пронизывающий и пространство, и сидевшего перед ним Полежаева.

– Что молчишь? – усмехнулся Бабурин. – Или не рад гостям?

– А я вообще-то никого в гости не ждал, – отозвался Полежаев.

Он уже немного оправился от первоначального шока и мысленно решил держаться уверенно, на провокации не поддаваться и вообще постараться выпроводить непрошеных гостей как можно скорее.

– Забываешь старых друзей, Аркадьич, забываешь, – покачал круглой головой Бабурин. – Нехорошо это. Может, хоть выпьем за встречу?

– Да я вообще-то не пью, – напомнил Полежаев. – И дома не храню.

– А вот мы традиции чтим! – Бабурин вытащил из-за пазухи бутылку водки емкостью 0,7 литра.

«Как был дешевым гопом, так и остался! – с неприязнью думал Полежаев, оглядывая поширевшего и заматеревшего Бабурина. – Только рожа еще тупее стала!»

Куропаткин продолжал хранить молчание. Конечно, Полежаев прекрасно понимал, зачем они пришли, и при всей антипатии сейчас лучше бы беседовал с Бабуриным, нежели с Николаем Ивановичем. Бабурин – дуб, ему в случае чего мозги запудрить можно. С Куропаткиным этот номер не пройдет… Что-то нужно придумать очень убедительное, чтобы он поверил.

– Ленок, что стоишь? Рюмки-то подай, ты ж хозяйка все-таки, – с усмешкой обратился Бабурин к Елене.

Полежаева всегда бесила эта фамильярная манера Бабурина по отношению к его супруге. И даже удивляло, что Елена всегда безоговорочно выполняет просьбы Бабурина, которые он порой высказывал в грубоватой форме. Если бы ему в тот момент сообщили, что его супругу связывает с этим человеком любовная связь, от которой подрастает дочь – та самая, которую Юрий Аркадьевич обожал и считал своей, – он бы не поверил. Просто представить не мог, что Елена смогла бы спать с таким приматом с одной извилиной, каким он считал Бабурина.

А Елена тем временем принесла три рюмки и расставила их на столе.

– А сама? – продолжал настаивать Бабурин. – Что, в падлу, что ли, выпить со старыми друзьями?

Полежаев поморщился от бабуринской манеры выражаться. Он не любил подобный стиль.

– Я не хочу, – тихо произнесла Елена.

– Ну, не хочешь – как хочешь, – неожиданно легко согласился Бабурин, – нам больше достанется.

Это потом Елена поняла, что отвязался он от нее лишь потому, что первостепенный его интерес был направлен в адрес Полежаева. Елена была на последнем месте. И еще он рассчитывал влить как можно больше водки именно в Юрия Аркадьевича, который, как назло, не любил спиртного.

Елена сердцем чуяла недоброе, ощущала, что ничем хорошим эта «дружеская» посиделка не закончится… Но она даже не предполагала, что все будет настолько ужасно…

Бабурин разлил все же водку по рюмкам, демонстративно высоко поднял свою и с расстановкой произнес:

– Ну, за дружбу!

И махом опрокинул ее. Куропаткин выпил молча, Полежаев лишь пригубил и сразу отставил рюмку. Однако это придало ему решимости.

– Ладно, хватит резину тянуть. Говори сразу, зачем пожаловал. Уж, наверное, не для того, чтобы со мной выпить.

– Не для того, – склонил тяжелую башку Бабурин. – Бабки нам нужны, Аркадьич. Ба-бу-си…

– Ну а я-то тут при чем? – пожал плечами Полежаев с каким-то облегчением, словно хотел сказать: «И всего-то?»

– Притом, Аркадьевич, притом, – с нажимом повторил Бабурин. – Пахали все вместе, а все бабки ты один заныкал. Нехорошо…

– Ну как это все? – улыбнулся Полежаев. – Мы же все по-честному разделили перед отъездом, Леша. Ты разве забыл?

– Не все, Аркадьич, не все! – Бабурин погрозил Полежаеву коротким пальцем.

– Да с чего ты взял-то?

– А на что вот это все? – Бабурин обвел глазами особняк Полежаева. – Тачка у тебя, я смотрю, тоже нехилая. И должность доходная. Молодая жена дома сидит, не работает… Откуда деньги, Аркадьич?

– Так я не сижу сложа руки! – надменно произнес Полежаев. – Я, если помнишь, всегда работал как вол! И ишачил за троих! А поделил все поровну, никого не обидел! Я, что ли, виноват, что ты не сумел деньгами с умом распорядиться? Поди, разбазарил все по кабакам да бабам, малиновых пиджаков кучу накупил, а ко мне претензии?

И он посмотрел на Бабурина с возмущением, которое вполне можно было принять за искреннее. Упоминать имя Куропаткина, равно как и обращаться к нему, Полежаев избегал. Тот сам напомнил о себе.

– Не свисти, – спокойно проговорил Николай Иванович. – Остальные где?

– Да какие остальные, что вы от меня хотите? – артачился Полежаев.

– Чего хотим? – рявкнул Бабурин. – Бабок хотим! Ипатьевская доля где? Общак где?

– Да откуда же я знаю, где общак? – быстро заговорил Полежаев. – Ипатьев давно изъял его, он же знал, что мы сворачиваться собираемся, вот все и подчистил! Я же вам еще тогда говорил!

– У нас есть информация, что ты нам неправду сказал, Юра, – так же спокойно заметил Куропаткин.

– Короче, бабки где! – стукнул кулаком по столу Бабурин.

– Тише, ребенка разбудишь! – решилась вставить Елена.

Ей очень хотелось сказать мужу, чтобы отдал пришедшим все, что они просят, только бы они ушли. Она боялась за себя: боялась, что Бабурин в порыве ярости мог запросто выпалить Полежаеву правду насчет Кристины. А это означало бы конец ее семейной жизни: Юрий Аркадьевич никогда не простил бы такого… Мог вообще сделать так, что Кристина осталась бы с ним после развода, ее он вряд ли бы бросил, какой бы ни оказалась правда. Да Кристина и сама наверняка предпочла бы отца, она и сейчас-то его любит больше, чем ее, Елену. И в детстве на дурацкие вопросы бестактных родственников, кого ты больше любишь, всегда отвечала – папу!